Поляков тоже смотрел на Ольгу. Та вдохновенно возмущалась и продолжала оттачивать на старике своё красноречие. Поляков вдруг подумал, какая же она злая! И голос, оказывается, такой неприятный пронзительный, резкий. Как он раньше не замечал?
Неужели Ольге совсем не жалко несчастного старика? Человеку и так досталось: родной сын и внучка бросили! Ни к месту вспомнилась риелторша Катя. Она была полной противоположностью Ольге, и точно так же, как этот бездомный старик, испуганно и робко смотрела на него, когда он отчитывал её сегодня утром. Сердце сжалось ещё раз.
Вы, наверное, голодный? внезапно спросил Поляков.
Ольга подавилась последней фразой и яростно уставилась на Полякова.
Нет, нет, что вы! Не беспокойтесь, пожалуйста, задребезжал старик.
Совсем с ума сошёл? угрожающе прошипела Ольга. Прикармливать его будешь? Может, ещё и подгузник предложишь сменить?
Я всего лишь спросил, не хочет ли он есть, прохладно ответил Поляков. Это же живой человек. Он с кровати не встаёт второй день, а может, и больше. Ты хочешь, чтобы он с голоду помер?
Да у меня и аппетита завёл опять старик. Но Ольга не дала ему договорить.
Чего я хочу?! А я тебе скажу, Володенька, чего! голос её поднялся до крика. Хочу, чтобы ты перестал, в конце концов, мямлить, включил в себе мужика и разобрался со всем этим! Хочу, чтобы в нашей квартире не было посторонних! Хочу переехать сюда, как мы и собирались, и начать нормально жить!
Оля
Что Оля? резко перебила она. Я уже скоро тридцать лет как Оля! И вообще, хватит публику развлекать!
Она выбежала из комнаты, громко стуча по полу высокими тонкими каблуками. Поляков пошёл за ней. У входной двери Ольга остановилась, развернулась всем корпусом к Полякову и уже более спокойным тоном сказала:
Короче, так, Поляков. Прекрати изображать из себя мать Терезу. Тебе не идёт. Скажи мне, что ты намерен делать?
Ты же сама всё видишь, устало проговорил он, старик чуть не при смерти.
И что? Будем сидеть и ждать, пока он подохнет? Или поправится и соизволит сходить выписаться? А если он не захочет? Тогда что? Ты в суд на него собираешься подавать или нет?
Полякова покоробило это её «подохнет», но он попытался подавить в себе растущее чувство раздражения и ответил:
Видимо, придётся подождать, пока поправится. Виктор говорит, в суд идти бесполезно. Потому что
Да знаю я, что Виктор говорит, нетерпеливо отмахнулась Ольга. Ты сам рассказывал. Но что-то ведь надо делать? Не оставлять же вот так! Он что, с нами будет жить?
Оля, чего ты добиваешься? Этот разговор всё сильнее действовал на нервы, и Поляков с трудом сдерживался. Неужели она не видит, насколько ему это неприятно? Хочешь, чтобы я выгнал больного беспомощного старика на улицу? Это бы тебе понравилось? Тогда бы я, по-твоему, был больше похож на мужика?
Не хами! взвизгнула Ольга. Надо же, какие мы совестливые! Сын родной от него, значит, смог отказаться, а ты, чужой человек, не можешь!
Ты желаешь, чтобы я превратился в такую же скотину, как его сын? сухо поинтересовался Поляков, неприязненно глядя на невесту. Ольгина красота вдруг показалась ему отталкивающей.
Только не надо передёргивать! Она опомнилась, сбавила обороты и сменила тактику. Помолчав, заговорила чуть ли не умоляюще: Володя, извини, я, кажется, погорячилась. Но и ты меня пойми. Мы с тобой столько лет вместе, решили пожениться, а этот человек рушит все наши планы!
Оля, мне кажется, мы с тобой в чём-то ошиблись. У нас вряд ли что-то получится, эти слова сорвались с языка нечаянно, сами собой, будто помимо воли.
Ольга опешила. Пожалуй, впервые в жизни она стояла и не знала, что сказать. Поляков понимал, что говорит ужасные вещи, но ничего не мог с собой поделать.
Прости меня, но
Погоди, Володя. Ты что же бросаешь меня? После стольких лет? ошеломлённо выдавила Ольга.
Оль, ну мы же всё-таки не золотую свадьбу отметили и пятерых детей нажили, Поляков старался говорить мягко, но Ольге показалось, что в этих словах прозвучала откровенная насмешка.
Прекрати издеваться! рявкнула она. Сволочь! Мерзавец! Морочил мне голову, пользовался, а теперь Да ты Чтоб ты провалился вместе с этим старым уродом! И вообще я сама собиралась с тобой расстаться! Давно уже! Нужен ты мне! Неудачник!
Последние слова Ольга прокричала, уже выскакивая из квартиры. В её голосе звенели слёзы, и Полякову стало стыдно. Но вместе с тем он ощущал себя свободным, лёгким, дерзким каким не был уже давно. Настолько давно, что успел основательно подзабыть, каково это.
Ольга бежала вниз по лестнице, и эхо её шагов отскакивало от выкрашенных зелёной краской стен. Поляков постоял пару минут, потом вздохнул и закрыл дверь.
Через два часа он сидел на краешке кровати Владимира Константиновича. Больше сидеть в квартире было не на чем. Разве что на полу.
Они поужинали: Поляков притащил целую сумку всякой всячины. В соседнем супермаркете купил сковородку, кастрюлю, чайник, посуду. Он привык жить один, и домашняя работа его не тяготила. Споро настрогал бутербродов, пожарил всенепременную яичницу, заварил чаю. Старик несмело попросил налить ему некрепкий.
Как же это вас родной сын так подставил? спросил Поляков.
Максим мне не сын, пояснил старик, он зять. Дочкин муж.
То-то я ещё думал, почему у вас с ним фамилии разные А дочь тогда где?
Умерла. Десять лет назад. Под машину попала. Чашка в руке старика слегка дрогнула, он немного помолчал и продолжил: Максим долго не женился, мы с ним вдвоём Машеньку растили. Ей семь лет было, когда Наташа погибла. А год назад Максим с женщиной познакомился. Хорошая женщина, хозяйственная. Галиной зовут. Пожениться решили. Эту квартиру и её двухкомнатную продать, и дом купить. За городом.
Ага, усмехнулся про себя Поляков, дом, стало быть, хотим купить. Вот тебе, Владимир Ильич, и Нижний Новгород! Прозорливый Шахов оказался прав.
Ещё чаю? предложил Поляков.
Владимир Константинович поблагодарил и отказался. Поляков забрал у старика пустую чашку и отнёс на кухню.
А эта квартира что, не ваша? Зятя? спросил он, снова вернувшись в комнату.
Мы с Наташей свою-то продали, Максим денег добавил, купили эту. На Максима записали.
Ясно. На Максима, значит. А вы вроде как ни при чём.
Старик промолчал.
Слушайте, а вы знали, что родственнички не собирались брать вас в новый дом? Только честно знали или нет?
Старик опять ничего не ответил, избегая смотреть на Полякова.
Понятно. Выходит, знали.
Услышал случайно, как Галя с Максимом на кухне говорили, тихо проговорил Владимир Константинович, ссорились. Она ему: я, говорит, с чужим стариком жить не буду! Убирать за ним, портки его стирать. Ладно бы за отцом твоим ходить, а этот мне кто? И тебе?
А он?
А что он? Устал он один. Его тоже понять надо. Разве легко одному ребёнка растить? Галя условие поставила: или тесть твой, или я. Максим уж больно мучился!
Бедный, не удержался Поляков. Но старик издёвки не заметил.
Худо ему было, в глаза мне не мог смотреть. Ну, думаю, скажу я ему, стыдить начну. Ну, бросит его Галя. И что с ним будет? Машенька уже взрослая, первый курс отучилась. Она у нас хорошая девочка, но
И не жалко было Машеньке-то, «хорошей девочке», родного деда? ядовито осведомился Поляков. Слушать про страдальца Максима и прекраснодушную Машу, которые, не моргнув глазом, отреклись от близкого человека, у него желания не было. Он хотел сказать ещё что-то в том же духе, но осёкся, увидев несчастное лицо старика.
Вы извините меня, спохватился Поляков, лезу не в своё дело. Просто что же вы о себе-то не подумали?
Владимир Ильич, мне восемьдесят один год, в таком возрасте как-то глупо думать о своём удобстве, слабо улыбнулся старик, много ли мне осталось?
Извините, ещё раз сказал Поляков, который и в самом деле почему-то чувствовал себя виноватым. В горле застрял ком, дыхание перехватило. Он поднялся с жалобно скрипнувшей кровати и отошёл к окну.