Расстегнутый воротник, спутанные волосы, на лбу
крупные капли пота. Он сел на стул и устало махнул рукой.
— Говорите, что с ней!
— Капитан! — доктор выпил прямо из горлышка полграфина воды. — Капитан, она не девушка!
— Что?! — казалось, еще немного, и глаза капитана, покинув предназначенное им природой
место, бросятся вперед, чтобы испепелить все на своем пути.
— Ушиб позвоночника, мне пришлось накладывать компресс. Она — самый обыкновенный парень и
сукин сын, каких мало! Он мне сам во всем признался. Держал пари с курсантами, что проделает
весь рейс в капитанской каюте, ничего не делая. И сестры у него нет, и никакой он не сирота,
папаша у него какая-то шишка в Управлении. Ну и дали же мы с вами маху, капитан!!!
Всякий, кто видел бы в этот момент капитана Чигина, понял бы, откуда взялось это меткое
прозвище "индюк". За несколько минут щеки капитана попеременно принимали все цвета спектра: от
красного до фиолетового, и когда он, наконец, открыл рот... Впрочем, не стоит повторять все,
что произнес капитан Чигин, когда открыл рот. Ведь времена парусного флота давно прошли.
В АТОЛЛЕ
Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося "Альбатроса". Он был уже так далеко от
нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе люди. Потом из трубы появилось белое облачко
пара, а спустя несколько секунд мы услышали протяжный вой.
— Все, — сказал папа. — Теперь мы можем сколько угодно играть в робинзонов: у нас есть
настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.
Это было очень здорово придумано — назвать толстого, неповоротливого робота Пятницей. Он
был совсем новый, и из каждой щели у него проступали под лучами солнца капельки масла.
— Смотри, он потеет, — сказал я.
— А ну, кто быстрее?! — крикнула мама, и мы помчались наперегонки к дому. У самого финиша я
споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно
повторить, а мама спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что я вполне
могу опять бежать, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это, вероятно, вызов с
"Альбатроса" и состязание придется отложить.
Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране появился капитан
"Альбатроса". Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
— Мы уходим, — сказал он, — потому что...
— Я понимаю, — перебил его папа.
— Если вам что-нибудь понадобится...
— Да, я знаю. Счастливого плавания.
— Спасибо! Счастливо оставаться.
Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
— Пап, — спросил я, — они навсегда ушли?
— Они вернутся за нами, — ответил он.
— Когда?
— Месяца через три.
— Так долго?
— А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни и никто нам не будет мешать?
— Конечно, рад, — сказал я, и это было чистейшей правдой.
Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза, и не больше чем по месяцу. Когда он
прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не
собралась толпа, и папа раздавал автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не
давали побыть вместе по-настоящему.