Паттайя быстро сделалась их любимым местом, а у ее жителей появилось множество новых способов заработка. Для мужчин из англосаксонских стран, где общество долго не забывало свои пуританские корни, Азия всегда казалась местом «запретных наслаждений». Еще Киплинг писал:
Ship me somewhere East of Suez, where the best is like the worst
Where there aren`t no Ten Commandments an` a man can raise a thirst.
[«Там, к востоку от Суэца, злу с добром цена одна,
Десять Заповедей сказки, и кто жаждет пьет до дна». пер. с англ. И. Грингольца.]
В следующие десятилетия на разбогатевшем Западе выросла индустрия туризма, а потом возник бэкпекинг тот же туризм, только самостоятельный. И когда молодые (и не очень) отпускники потоком хлынули в Индокитай, их уже ждал развитый, недорогой, приветливый Содом на берегу моря.
В 90-е наступила новая эра сюда внезапно стали ехать люди из бывшего СССР. Причем многие, как ни странно, приезжали с женами и детьми и чаще искали не «разврата и отрыва», а просто дешевого отдыха в теплой стране. Для жителей только что развалившейся северной империи этого было достаточно.
В двухтысячные поток отдыхающих стал еще мощнее подняли голову Индия, Китай и Ближний Восток, контингент в ресторанах и стриптиз-барах стал еще пестрее. Паттайя, разросшаяся на иностранных деньгах, быстро превращалась в тайский Лас-Вегас, пылающий огнями высотных отелей и шикарных заведений на любой вкус. Дешевые злачные места, впрочем, тоже никуда не делись.
Центр города, наконец, закончился. Справа от дороги потянулся пока не застроенный пляж, с редкими неприметными строениями. В одном из них и находился «Вагабонд», приют русскоязычных странников.
Огневский оставил мотоцикл под развесистым деревом, снял шлем, посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Особо успокоиться так и не получилось физиономия была чересчур суровая. Перед тем как идти в бар, он хотя бы привел себя в подходящий для вольных путешественников вид: расстегнул ворот рубашки, подвернул штанины, повязал яркую бандану. Криво улыбнулся самому себе ничего, сносный «вагабонд» получился, только угрюмый. Он пригладил волосы слева, чтобы максимально закрыть шрам среди русскоязычных жителей Королевства Андрей уже имел определенную славу, и его нередко узнавали именно по этой примете.
Зашел в бар, делая последнюю попытку выглядеть расслабленно. Место было интересное, все стены увешаны памятными вещами из путешествий: молитвенные флажки из Непала, китайские фонарики, резные статуэтки всё, что люди привозят с собой на память. Меткий взгляд Огневского отыскал даже фигурку тигра с надписью «Владивосток», хотя ее стыдливо засунули в угол.
Он сел за стойку, кивнул бармену, заказал местное пиво «Чанг». В отличие от Огневского, юноша за стойкой был настоящим «вагабондом» с выжженными солнцем дредами, с лохматой бородкой, в яркой мешковатой рубахе.
В 90-е, кроме толпы бухгалтеров на отдыхе, в Таиланд двинулся еще один людской поток из бывшего Союза, куда более интересный. От Москвы до Паттайи пролегла Великая Юго-Восточная Тропа Автостопа.
Бородачи с рюкзаками и мечтательные девушки в фенечках выходили на окраину Москвы, Питера, Новосибирска и, меняя попутку за попуткой, неделями ехали «по карте направо», пока в конце концов не добирались до Владивостока. Оттуда переезжали на автобусе границу в провинцию Хейлунцзян, где начиналась настоящая экзотика.
Китайские водители, летавшие по отличным бетонным дорогам КНР, не понимали, зачем стоят на трассе молодые «лаоваи» [белые иностранцы. кит.] из таинственной северной страны Элоусы, почему они не сядут, как все нормальные люди, на автобус? Но подвезти диковинных иностранцев китайцы были не прочь.
А дальше шли Вьетнам, Камбоджа и, наконец, Таиланд вечный приют неприкаянных. Многие оставались тут на годы, подрабатывая гидами для своих соотечественников, прибывших более традиционным способом.
Представителей бродячей братии в Паттайе набралось несколько тысяч, и почти все в ней друг друга знали. Это было странное сообщество, одновременно идеалистическое и циничное, хитроватое и бестолковое. Огневский провел в нем первые полгода после приезда, быстро от него устал, но теперь испытывал к нему что-то вроде ностальгии. С особенным теплом вспоминал о девушках с фенечками.
Бармен налил Огневскому пива, как водится, по-тайски, со льдом. Напиток получался специфический, чересчур холодный и слишком слабый лед быстро таял и превращался в воду.
Подскажи, обратился Огневский к бармену, Катя Борщук у вас работает?
Тот пожал плечами:
Может, Аня Борщук?
Ну да, кивнул Огневский, изобразив смущение. Плохо соображаю сегодня, голову напекло
У нас. Только у нее сейчас обеденный перерыв. Да вон же она. Он махнул рукой за открытую дверь, выходившую на прибрежную полосу. Там, под пальмой, темнела тонкая девичья фигура. Она обычно просто берет фрукты и идет на пляж обедать. Любит поесть, усмехнулся бармен. По три больших манго зараз может слопать
Ага, спасибо. Андрей не спеша допил пиво, стараясь особенно не коситься в сторону пляжа, расплатился и вышел.
Аня стояла под пальмой спиной к Огневскому, облокотившись о шершавый ствол, что-то держа в руках. За несколько секунд он успел рассмотреть ее: неопрятные волосы, густой загар, легкая сутулость, наверно от тяжелых рюкзаков, типичный для этого типажа внешний вид. Интересно, что в ней так привлекло самого Шестова, известного Дон Жуана? Может, ностальгия по юности, когда тот сам годами бродяжничал по миру
Аня, привет! окликнул он.
Несколько мгновений она не двигалась. Потом выпрямилась, повернулась.
На Андрея внимательно смотрели карие, такие знакомые глаза Маши Басмановой. Откуда только загар взялся крем, наверное
С минуту он глядел в них, не зная, что сказать.
Маша Блин, что за дела?! наконец выпалил он.
Ты о чем? совершенно спокойно ответила девушка. В руках она держала деревянную чашу с нарезанным манго.
Да о Шестове! едва не закричал он. Все попытки успокоиться пошли прахом. Так это вы его взяли!
Ну что ты о нас думаешь, честное слово
А что мне еще думать! Шестов исчез, его брат говорит, что тот встречался с какой-то «белоруской», а на самом деле это ты. Ты его разрабатывала! Наверно, и тот хрен, который за братом следил из леса, тоже ваш? С каких пор у вас арабы на службе?
Это Оганес, он армянин сочинский. Маша слегка улыбнулась. Хорошо, что не слышит, как ты его в арабы записываешь.
Огневский стоял молча, уже не находя слов.
Шестова-то вы за что? только и смог выговорить он.
Машино лицо все еще выражало то уверенное спокойствие, которое когда-то так нравилось Огневскому, в те странные, такие далекие годы, что они с Басмановой прожили вместе. Но теперь ее невозмутимость просто бесила.
Маша опустила глаза и вздохнула:
Да не трогали мы его Пришли сведения, что семье Шестовых угрожает опасность, причем очень серьезная. Мы на всякий случай взяли их под наблюдение. Оганес руководил слежкой за Николаем, а я за Сергеем. Вот только не уследила Пройдемся?
Не дожидаясь ответа, она поставила чашу с фруктами на песок и пошла вдоль берега. Ветер трепал густые пшеничные волосы. Если бы кто-нибудь из собратьев по «Вагабонду» сейчас увидел «Аню Борщук», то поразился бы на вольную путешественницу она стала совершенно не похожа. Маша моментально вышла из этого образа, исчезли сутулость и рассеянность, теперь ее спина была ровной, походка уверенной. Под одеждой угадывалось жилистое, мускулистое тело почему секунду назад, когда она еще была «Аней», Андрей этого не заметил?