Андрей махнул мне рукой. Страх притупился. Мы побежали к Цупсману и схватили под руки с двух сторон, хлестали по щекам, звали по имени. Он совершенно не реагировал. Веки были почти закрыты, оставляя лишь маленькие щелочки, через которые виднелись желтые белки глаз. Сам он хрипло сопел, будто спит и был ледяным. В такую ночь недолго подхватить переохлаждение, но сейчас была не зима. На улице стояла плюсовая температура, а кожа моего друга была будто покрыта инеем.
Мы оттащили его метров на двести от дома. Когда запах стал терпимее, а гул стих, мы остановились. Я ещё несколько раз ударил Антона по лицу и он, наконец, придя в себя, глядел на нас испуганным и сонным взглядом.
Мужики? Я где? Антон совершенно не осознавал, где он, и как оказался здесь. Он оглядел свои голые ноги и поёжился.
Галькина самогонка она такая. Выпил в одном месте, проснулся в другом! рассмеялся Андрей, поглядывая то на меня, то на Антона, то на окна.
Мы двинулись прочь, обратно в деревню. Антон обернулся на здание и на секунду замер. Тогда Андрей наклонился к самому его уху и прошептал что-то, что я не мог слышать. В моих ушах всё ещё стоял гул.
Мы вернулись в дом. Андрей помог мне уложить Антона и ушёл к себе. Я долил себе остатки самогонки и выпил залпом. Расслабление. Беспечное состояние алкогольного опьянения. Когда не страшно выходить против толпы в семь человек, разбивать на спор старый телевизор кулаком, ходить через кладбище. Оно не приходило. Зато навалилась сонливость. Я не решался ложится, так как нужно было следить за Антоном. Он был совсем в плохом состоянии. Его трясло, сам он был холоднее мертвеца, но вопил, что ему жарко и требовал открыть все окна. Мы сидели в полной темноте, так как стоило мне включить хотя бы фонарик, Цупсман жмурился и дополнительно закрывал глаза ладонями. Озноб, светобоязнь, желтушные глаза. Я ел и пил всё тоже самое, что и он, потому отравление я исключал, но всё же заставил его съесть пачку активированного угля. Чтобы это не было, Антону нужна была помощь врача.
Глава 3. Лихорадка и приступы.
Енисейск. 1661 год или около того.
«Затишье в несколько месяцев заставило всех думать, что десять отрядов казаков просто не пережили поход или же буряты встретили их агрессивно. Но с наступлением весны, пришла весточка. Большинство живы, с бурятами был заключён договор, а также возведено три острога и два зимовья. Они возвращались обратно. Вести с амура пришли слишком поздно. Они писали, что поведение казаков их насторожило. Назначенный переговорщик от бурят умер по дороге. Но никакой бумаги у них при себе не имелось, о том, что переговорщик вообще существовал. Они словно перестали чувствовать холод и могли выходить на улицу в одном исподнем. Их чресла поразила какая-то болезнь. Кости деформировались. Изменилась фигура и походка. А некоторые крестьяне утверждали, что в темноте у казаков светятся глаза. Иногда жёлтым как кошачьи, а иногда красным как у козы. Естественно, словам крестьян никто не поверил, кроме нас. Не прошло и суток, как доставили письмо с Енисейска. В экспедицию ушли опытные и смелые казаки, но то, что вернулось, не поддавалось не одному описанию. Их кожа была покрыта несмываемой коркой грязи, напоминавшей болотную тину. Очи смыкались как продольно, так и поперечно. Близкие не узнавали их. Жёны падали без чувств, завидев своих мужей. Дети плакали по нескольку часов к ряду. А животные в их присутствии впадали в бешенство. Люди задавали вопросы, на которые было страшно искать ответы. Как они перешли амур пешком, если ни лошадь, ни собака, ни другая тварь не выносила в их обществе и минуты? Кто или что вернулось вместо казаков? Почему участилось исчезновение крестьян и скота?
Все казаки были арестованы, а их командиру предписано отправиться в Тобольск. Из писем мы знали, что готовиться нужно к худшему. Мы позвали на помощь протопопа из местной церкви. И всё равно, как бы мы не старались, мы не были готовы к тому, что увидели. С последний встречи Пётр был высок, крепок с густыми волосами, бородой и усами. У того, что посмело ступить на территорию церкви под его именем, не было волос вообще. Лицо и череп обтягивала толстая синеватая кожа. Глаза, заволоченные как у рыбы, с двойными веками горели бесноватым жёлтым пламенем. Неестественно выгнутые суставы делали его похожим на насекомое. Но это было ещё не всё. Далеко не всё. При правильно преломлённом лунном свете, что проникал в церковь через витраж, мы увидели такое, что один церковный дворник умер от разрыва сердца на месте. Увидели мы такую тварь, коей на земле, богом сотворённой не место. Будто диавол лепил её из всего, что попадалось под руку, как насмешку над тварями божьими. Когти с палец, а пальцы длинные, как щупальца и на все стороны гнуться. Ростом три аршина, не меньше. За спиной два крыла а с заду хвост.
В ту же ночь мы вдвоём приняли решение, потому что собирать собор было некогда. Мы непрестанно молились за душу Петра, но она скорее всего уже покинула тело. Ближе к рассвету, мы опоили собак, так как они отказывались выходить из псарни, кусали за руки и напугано выли всю ночь. Сами мы не хотели прикасаться к этому богомерзкому созданию. Да и не выжили бы, наверное, в этой схватке. Прежде чем его разорвали, он своим хвостом перебросил десять шавок через забор.
Протопоп приказал мне молчать и никогда не упоминать об этом в своих статьях, письмах и даже личных беседах. Сначала я был с ним согласен, но сейчас, лёжа на смертном одре, я понимаю, что совершил самый страшный грех. Я умолчал о том, какие нелюди ходят по одной земле с нами. Я бросил в неведении всех людей, своих детей. И сейчас надеюсь, всё исправить. Я надеюсь, что утром смотритель или доктор найдут это письмо и не побоятся предупредить всех. Рассказать о том, кто или что вернулось из Забайкалья вместо казаков. А главное, что осталось там
Из дневника митрополита Алексия»
Станция Аянская, 19 июля, 2016 г.
В какой-то момент я просто отключился и пролежал всё оставшееся время в беспокойном метании и пробуждение от каждого звука. Утро выдалось отвратительным. У меня болели голова, шея, спина и ноги. Меня воротило от каждого запаха, которых здесь было множество. Меня мучала отрыжка, теми пирогами бабы Гали. Я осушил всю воду в доме, но жажда не отступала. Теперь я был почти уверен, что мы оба отравились. Выпив вторую пачку активированного угля, я развел пакетик регидрона и закинул две таблеточки фестала. Пока я опустошал аптечку, я заметил, что Антона снова нет. Но на этот раз, постель была застелена, а его кроссовки не валялись в сенях.
Мои опасения, не подтвердились. Антон был во дворе. Не смотря на отсутствие солнца, он был в тёмных очках и самодельном козырьке из бумаги. Он мерил шагами двор и раскладывал что-то на земле. Я сполоснул лицо в уличном умывальнике и пойдя ближе, заметил, что он не просто роется в земле, а раскладывает вокруг дома те самые корректоры функционального состояния, что выиграл у попутчика в карты. Только углы у них были грубо срезаны пилой.
На мой вопрос о том, как он себя чувствует, Антон лишь отмахнулся. Сказал, что немного болят мышцы и что дико голоден.
Закончив выкладывание бывших КФСок, Антон выставил у дверей и окон обрезанные бутылки с водой и банки, найденные в доме.
Я бы очень хотел надеяться, что он лишь вживается в образ помешанного для своего романа. Но нет. Единственные боги, в которых он верит это деньги, вино и ещё раз деньги. Он умудрялся продавать найденную на помойке мебель. А тут. Испортил скраба для любителей заряженной воды на почти пятнадцать тысяч. Он точно не в себе.