Ладно, согласился я, как говорит Флекснес[2], вот и ладушки. Хватит с меня этого вашего Кристиансанна!
Они по очереди обняли меня. Эту традицию мы завели во втором классе гимназии каждый раз, встречаясь, мы обнимались.
Потом я закинул на спину рюкзак, подхватил чемодан и следом за Линой вошел в вагон. Они помахали мне, а потом поезд тронулся и они побрели к парковке.
Почти не верилось, что это было всего два дня назад.
Я отложил книгу и, свернув еще одну самокрутку и отхлебнув холодного кофе, перечитал три написанных предложения.
Машин возле магазина стало меньше. Я сходил на кухню за яблоком и снова уселся за письменный стол. За следующий час я написал три страницы. В них говорилось о двух пареньках из поселка, и, насколько я мог судить, получалось неплохо. Наверное, еще страницы три и можно заканчивать. А что, хорошо в первый же день я здесь написал целый рассказ. В таком темпе у меня к Рождеству целый сборник наберется!
Поднявшись, чтобы выбросить гущу из кофейника, я увидел, как по ведущей от магазина дороге едет машина. Она остановилась возле дома завхоза, и из нее вышли двое мужчин лет двадцати пяти. Оба крепкие, но один высокий, а второй пониже и пополнее. Я взял кофейник, наполнил его водой из-под крана и поставил на плиту. Мужчины поднялись к дому. Чтобы они меня не заметили, я шагнул в сторону.
Возле входа шаги стихли.
Они что, ко мне пришли?
Один что-то сказал другому, и тишину в квартире разбил звонок.
Я вытер руки о штаны, прошел в коридор и открыл дверь.
Тот, что пониже, протянул руку. Лицо у него было квадратное, подбородок тяжелый, рот маленький, а глаза хитрые. Над верхней губой темные усы, на щеках щетина. На шее толстая золотая цепочка.
Реми, представился он.
Я растерянно пожал ему руку.
Карл Уве Кнаусгор, сказал я.
Франк, представился высокий и тоже протянул мне огромную лапищу. Если у первого лицо было квадратным, то у этого круглым. Круглым и мясистым. Толстые губы, царапины, почти розовая кожа. Жидкие светлые волосы. Он походил на ребенка-переростка. И глаза добрые, прямо как у ребенка.
Пригласишь войти? спросил тот, которого звали Реми, ты тут, говорят, один сидишь, вот и решили тебе компанию составить. Ты ведь пока в деревне никого не знаешь.
Ой, сказал я, очень мило. Проходите!
Я отошел в сторону. Мило! Что за херню я несу? Мне что, пятьдесят лет?
Они вошли в гостиную и огляделись. Реми закивал.
Тут в прошлом году Харрисон жил, сказал он.
Я взглянул на него.
Он до тебя учителем работал, пояснил он, мы сюда часто приходили. Он клевый был.
Очень прикольный, поддакнул Франк.
Никогда не отказывал, сказал Реми.
Мы по нему дико скучаем, добавил Франк, можно сесть?
Да, конечно! сказал я, хотите кофе? Я уже кофейник поставил.
Кофе? Да, спасибо.
Они сняли куртки, положили их на подлокотник и уселись на диван. Туловища у них смахивали на бочки. Руки у Франка были такие же толстые, как мои ноги. Даже повернувшись к гостям спиной, я ощущал их присутствие, оно наполняло всю квартиру, отчего я чувствовал себя слабым и по-девичьи субтильным.
«Очень мило». «Хотите кофе».
Да что ж за херня, чашек-то у меня нет! Только та, что я с собой привез.
Я открыл шкафчик над плитой. Разумеется, пусто. А потом открыл дверцу снизу. Там, рядом со сливным шлангом, стоял стакан. Я ополоснул его, насыпал кофе в кофейник, легонько постучал им о плиту и вынес в гостиную. И огляделся, выискивая, на что бы его поставить.
Ладно, пускай будет «Райский сад».
Ну чего? спросил Реми, чего скажешь, Карл Уве?
От фамильярности, с которой этот незнакомый человек назвал меня по имени, мне стало не по себе и щеки запылали.
Да я не знаю ответил я.
Мы сегодня на тусу собираемся, сказал Франк, в Грюллефьорд. Поедешь с нами?
У нас в одной машине есть место свободное, и мы знаем, что в алкошоп ты сходить не успел, но у нас и на тебя выпивки хватит. Ну, чего скажешь?
Даже не знаю, проговорил я.
Ну ты че, хочешь в пустой хате сидеть и по клавишам долбить?
Да пускай сам решает! вступился Франк.
Да-да, ясное дело.
Я поработать хотел, сказал я.
Поработать? Это чего делать-то? спросил Реми, но тут заметил пишущую машинку. Ты чего-то пишешь?
Щеки опять погорячели.
Немного. Я пожал плечами.
Ого, да ты писатель! воскликнул Реми, ниче себе. Он расхохотался. Я за всю жизнь ни одной книжки не прочел. Даже когда в школу ходил. Вообще подальше от них держался. А ты? он посмотрел на Франка.
Я кучу прочел. Такие книжки, где про то, как коктейли делать.
Оба громко расхохотались.
Это считается? Реми посмотрел на меня. Ты ж писатель. Такие книжки, где выпивку делать учат, это литература?
Я растянул губы в улыбке.
Книга она и есть книга, ответил я.
Они помолчали.
Ты, слышал, из Кристиансанна? спросил Франк.
Я кивнул.
У тебя там телка есть?
Я чуть подумал.
И да, и нет, сказал я.
И да, и нет? Это уже интересно! обрадовался Реми.
Прямо для тебя вариант, Франк посмотрел на Реми.
Для меня? Ну не. У меня они либо есть, либо нет.
Они снова умолкли и отхлебнули кофе.
А дети у тебя есть? поинтересовался Реми.
Дети? переспросил я. Какие на хрен дети, мне всего восемнадцать!
Наконец-то реплика в тему.
Вообще-то в жизни и такое бывает, сказал Реми.
А у вас что, дети есть? спросил я.
У Франка нету. А у меня есть. Сын. Девять лет. Со своей матерью живет.
С ней у Реми было «либо есть», встрял Франк.
Они засмеялись. А после оба посмотрели на меня.
Ладно, чего мы его прямо в первый день достаем, сказал Реми и поднялся. Следом за ним поднялся и Франк. Они взяли куртки и вышли в коридор.
Ты про тусу подумай, сказал Реми. Мы у Хеге будем на случай, если передумаешь.
Да он же не знает, где Хеге живет, сказал Франк.
По верхней дороге поднимешься, а там четвертый дом слева. Сам увидишь. Рядом с домом машин будет много. Он протянул руку Давай, приходи. Спасибо за кофе!
Когда дверь за ними закрылась, я пошел в спальню и, улегшись на кровать, вытянул руки и ноги и прикрыл глаза.
К дому подъехала машина. И остановилась.
Я открыл глаза. Опять гости?
Нет. Где-то хлопнула дверь. Это мои соседи, кто бы они ни были, вернулись домой. Может, ездили в Финнснес за покупками.
Ох, как же меня тянуло позвонить и поговорить с кем-нибудь из знакомых!
Еще хотелось спать уснуть, чтобы оказаться подальше от всего, но не получалось. Вместо этого я пошел в ванную, разделся и снова принял душ. Эдакий способ обмануть себя, заставить поверить, будто затевается что-то новое. Спать, конечно, лучше, но и душ неплохо. С мокрой головой и в липнущей к спине рубашке я сел и продолжил писать. Двое подростков бродили по лесу. Они боялись лис. Каждый сжимал в руке пистолет, стреляющий пистонами, чтобы, если лисы появятся, отпугнуть их. Внезапно они услышали выстрелы. Они бросились туда, откуда доносились выстрелы, и прибежали к мусорной свалке посреди леса. А возле лежали двое мужиков они стреляли крыс. На этом месте внутри у меня словно струна натянулась, меня захлестнули радость и сила, я как будто печатал слишком медленно, буквы не поспевали за историей, и чувство это было чудесным чистым и блестящим.
Стрелявшие в крыс мужики ушли, и подростки притащили два стула и стол, сидели и читали порножурналы, и один из мальчишек тот, кого звали Габриэль, сунул член в бутылочное горлышко, и его вдруг что-то ужасно укололо, а когда он вытащил член, то увидел, что на головке сидит жук. Гордон смеялся так, что свалился со стула. Они забыли о времени, и когда Габриэль опомнился, было слишком поздно. Когда он вернулся домой, отец был в ярости, до крови разбил ему кулаком губы и запер в котельной. Там мальчик просидел всю ночь.
Когда я закончил, оставалось несколько минут до половины восьмого, а рядом с пишущей машинкой лежала стопка из семи листов. От ликования меня тянуло рассказать об этом. Кому угодно! Кому угодно!
Но я был совершенно один.