Через день на автозаке привезли в центральный отдел милиции к следователю. Это была та же молодая женщина, что уже допрашивала Артема. Был и адвокат, но другой мужчина, невысокий, склонный к полноте, лет сорока пяти пятидесяти, одет в старомодный серый костюм и при галстуке. Он попросил у следователя разрешения поговорить с Павловым с глазу на глаз. Она разрешила.
Меня зовут Алексей Анатольевич. Со мной заключил договор на твою защиту брат Сергей. Он и оплатил мои услуги. Буду защищать тебя и на следствии и в суде. В деле много неувязок, для их устранения тебя и вызвали, начал адвокат, отвечай обдуманно, сомневаешься посоветуйся со мной.
Хорошо, кратко ответил Артем.
Ему почему-то вспомнилось, как гулял летним вечером по улице Ленина с братьями Нещадимовыми Денисом и Максимом. Предварительно выпили бутылку «Кагора» прямо из горлышка и без закуски, она подняла настроение. Курили и громко гоготали, не обращая внимания на прохожих, которые старались обходить подростков стороной. А на двухэтажном здании рядом с перекрестком с улицей Фрунзе, напротив магазина 44, висела рекламная вывеска «Адвокат Козлов принимает в кабинете юриста». Смеялись все трое до боли в животах. Им по смыслу показалось, что адвокат принимает козлов в кабинете юриста, это и вызвало неудержимое веселье. «Не из этой ли конторы Алексей Анатольевич, подумал с внутренней ухмылкой подозреваемый, так я вроде и не козел вовсе».
Вернулся следователь. Заставил в который раз назвать фамилию, имя, отчество, когда родился и где, расписаться, что предупрежден об ответственности за заведомо ложные показания. Павлову недавно исполнилось шестнадцать лет, и эта процедура была обязательной.
Скажите, подозреваемый, как вы могли успеть совершить разбой, если после сборки пяти палаток, со слов вашей бабушки вы были у нее, брали пироги на продажу?
А я быстро собрал палатки, взял нож, маскуи также быстро ограбил камеру хранения, вопреки совету адвоката, не думая, ответил Артем.
Зачем вы ударили ножом заведующую камерой хранения, спросил следователь.
Она стала орать, ответил подросток.
Вы хотели ее убить?
Нет, просто, чтобы она не орала.
В какую область тела вы нанесли удар?
В область головы.
Кровь была? спросил следователь.
Да, вроде
Почему на вашей одежде ее следов не обнаружено?
Так я замыл потом рубашку и брюки водой.
Куда вы дели окровавленный нож?
Выбросил, где не помню.
В белой шестерке были ваши знакомые? Кто они? Как их зовут.
Нет, я был один.
А потерпевшая говорит, что вас было двое, продолжал допытываться следователь.
Нет, она путает, я был один.
Куда вы дели товар со склада?
Отдал своим знакомым под реализацию.
Кому? Кто эти знакомые?
Не скажу.
Вы понимаете, что укрывая своих соучастников, вы оказываете себе «медвежью услугу»?
И Артем замолчал. Ему надоело врать. Он сам не понимал, зачем сейчас наговаривает на себя. Ему никто не разъяснил, что те показания, которые он устно давал оперативникам в отсутствии адвоката никакого значения не имеют. И именно сейчас у следователя он теряет свой последний шанс на справедливость. Зато оговорив себя, он понял, что впереди тюрьмаи, возможно, немалый срок. Не стал он разговаривать и с адвокатом после допроса. В голове засело только то, что следователь предъявил ему обвинение, но хочет направить на психиатрическую экспертизу в Иваново. Зачем, Павлов не понимал, да и не хотел понимать, считая это обычной формальностью, которая на его судьбе никак не отразится.
В свою камеру он вернулся в плохом настроении, но пацаны расспрашивать, ни о чем не стали. Тюрьма их приучила не задавать лишних вопросов. Могут заподозрить в нездоровом любопытстве. Все понятия взрослых сидельцев распространяются и на малолетних, и нарушать их никому нельзя. Артем залез на верхние нары, лег на спину. Задумался: «Как там отец? Получил ли он письмо? Что думает братан Серега по поводу моего ареста? Неужели они верят, что я совершил такое дерзкое преступление? Ножом женщину по горлу Они же знают меня, я на такое не способен». Ему мнение близких людей было более важно, чем то, что думает женщина-следователь. А вся его дальнейшая жизнь зависела именно от нее, от этой невысокой и симпатичной девушки.
Между тем через три дня одновременно пришли письмо от отца и передача от него и брата. От передачи он большую часть выделил на «общак» все сидельцы в камере хранили продукты сообща, за их распределением следил старший по камере Максим. Кстати, его никто не называл «смотрящим» по камере. Видимо пацаны еще не до конца обустроились в условиях неволи. Себе Артем оставил сигареты, предметы гигиены, одежду, немного конфет и чая. Затем прилег на нары и стал читать письмо. Никто из родственников не верил, что он совершил преступление. И отец, и Серега советовали терпеть и на себя ничего не наговаривать. «Поздно Пути назад уже нет», с грустью подумал Артем.
А еще дня через два следователь с тем же адвокатом, что был на допросе, приехали в следственный изолятор для ознакомления с постановлением о направлении на психиатрическую экспертизу. Павлова привели в следственную комнату длинными тюремными коридорами. Камера была небольшая. Один стол и две лавки по обе стороны, вот собственно и вся мебель, ножки которой вмурованы в пол.
Здравствуйте, произнес Артем негромко.
Здравствуйте, здравствуйте, произнесли почти одновременно приехавшие.
Присядь, сказала сотрудница следственного комитета, послушай мое постановление и распишись в ознакомлении.
Она не торопясь зачитала привезенные с собой документы:
Ты все понял?
Когда ехать-то? вопросом на вопрос ответил обвиняемый.
Ближайшим этапом, сказал следователь.
Затем она нажала на какую-то кнопочку. В следственную камеру вошел конвойный и увел Павлова в свою «хату». Причем тот по ходу движения, не дожидаясь команды, сделал руки за спину. Это становилось привычкой. Тюрьма навязывает узникам свой образ жизни, вбивает им в память, порой на всю оставшуюся жизнь свои понятия и повадки
Глава 5. Этап и ивановский централ
Павлов уже знал, что этапы на Иваново идут третьего, тринадцатого и двадцать третьего числа каждого месяца. «Значит через два дня», подумал Артем. Утренний поезд отходит в шесть часов утра. Разбудили в два часа ночи.
Павлов со всеми вещами на выход, сказал конвойный или как их здесь зовут «попкарь».
Вещей было немного, уложились в один целлофановый пакет. Сокамерники все спали, попрощаться никто не поднялся. Провели длинными тюремными коридорами мимо спящих в своих «хатах» за крепкими дверями сидельцев. Долго сидел один в «боксике» следственного изолятора. Потом привычный обыск, на местном сленге шмон, и на автозаке на вокзал. Попутчики «зэки» дремали, сидя на лавке, а несовершеннолетний Артем смотрел на «спящее царство» через круглый глазок металлического «стакана». К перрону подъехали где-то полчетвертого утра. Этапированных сидельцев набралось семь человек. Всех усадили в одно купе «столыпинского» вагона. Несовершеннолетнего Артема с взрослыми заключенными. Впрочем, никому до него не было никакого дела, каждый думал о своих проблемах. Арестованные не выспались. Сидели хмурые, неразговорчивые. Внешне спецвагон почти не отличался от обычных, пассажирских вагонов только решетками на окнах. А вот внутри через тюрьму на колесах проходило металлическое ограждение, отделяющее все купе от прохода. Вход в каждое купе, а по-сути в клетку, был отдельный двери из таких же толстых железных прутьев. А по проходу сновали конвойные в зеленой форме, с виду похожие на людей