Психологами и биологами доказано, что классическая музыка позитивно влияет на состояние организма, человек становится более уравновешен, спокоен, у него повышается иммунитет. Ирина Никитична стояла напротив внучки в позе гордой амазонки, держа в правой руке вилку так, будто это был как минимум карающий меч судьбы.
Конечно, особенно после того как человеку исполнилось шестьдесят. Иммунитет вырабатывается, видимо, относительно классической музыки, потому что по вам, сударыня, не заметно, чтобы вы были уж как-то чрезмерно уравновешены, парировала Герда.
Ирина Никитична только театрально вздохнула, воздев руки к небесам, призывая всех богов, которые были в эту минуту свободны, прийти к ней на помощь.
Нет, это совершенно невозможно. У нас философская дискуссия, и я бы попросила не переходить на личности. Ирина Никитична обернулась, в надежде, что возмущенная Эвтерпа уже спустилась с Парнаса к ней на помощь. Но Эвтерпа где-то задерживалась, а Кай уже с работы вернулся. Вот к нему и обратилась уставшая бороться с подростковым нигилизмом бабушка.
Здравствуйте, Кай. Вы очень вовремя. Герда собирается бросить музыкальный класс за два месяца до выпускного экзамена. Вот скажите, как современный мужчина. Классическая музыка это ведь прекрасно?!!
Ирина Никитична смотрела на Кая умоляюще. Но Кай не успел и рта раскрыть, как тут же вмешалась Герда.
Да, давай у него и спроси. Человек работает, учится, спортом занимается, некогда ему музыку слушать. Он о твоей классической музыке ведать не ведает, только на уроках пения в школе рассказывали. Даже по дому ходит в наушниках, чтобы не слышать, как мы с тобой наши струнные инструменты мучаем! Герда уперлась кулачками в свои худенькие бока.
Кай улыбнулся. Вынул провод наушников из телефона, чтобы стало слышно, что именно он слушает Вивальди «Времена года. Зима». Несколько секунд в комнате была только музыка. Ирина Никитична и Герда с одинаковым выражением удивления на лицах повернулись к Каю. Он обратно вставил провод в телефон, и сказал, будто сам себе, ни на кого не глядя:
Виолончель это очень сексуально.
Ушел к себе, за дверью бабушка и внучка разговаривали друг с другом уже спокойно, видимо ни о чем больше не споря.
Если бы Кай знал, чем обернется для него эта короткая фраза, то лучше прикусил бы себе язык, причем в буквальном смысле. С этого дня Герда объявила на Кая настоящую охоту. Она перестала ходить по дому в миленьком халатике с Микки Маусом, а вместо этого стала надевать очень короткие шорты, максимально открывающие ее бесконечно длинные и еще по-детски нескладные ноги. В довершение к шортам, полагалась облегающая майка с глубоким декольте. Разговаривать с Каем Герда стала низким голосом, очень медленно, глядя прямо в глаза, и все время стараясь максимально приблизиться к нему. Видимо это был намек на Шерон Стоун. Каю от этих ужимок становилось очень смешно, и он всегда уходил к себе в комнату как можно быстрее, чтобы не засмеяться вслух и не обидеть маленькую глупенькую несостоявшуюся Лолиту. Однажды ночью Герда появилась в его комнате в кружевном нижнем белье и чулках на поясе. Где она взяла эту гадость- непонятно. Каю вдруг до слез стало жалко эту запутавшуюся, непонятно что себе вообразившую девчушку. Он включил верхний свет в комнате, снял с вешалки свою толстовку, накинул ей на плечи. Обнял и сказал:
Ну ты чего? Ерундой себе голову не забивай. Мы ведь друзья, ты мне как сестра, да ведь? Ну, да??
Герда посмотрела на него сквозь хлынувшие градом слезы, сразу ей вспомнилось, как однажды года два назад Кай, узнав, что у нее проблемы с одноклассниками сходил с ней в школу и просто поговорил с одним из самых гадких парней в классе, и после этого Герду никто не обижал ни словом, ни делом. А еще как в прошлом году ей нужно было обязательно сделать проект по МХК, потому что оказалось, что у нее за четверть спорная оценка, а учительницу по уровню стремления к компромиссу можно было сравнить разве что с Халком. Герде надо было сделать макет какого-нибудь знаменитого архитектурного сооружения, вся перепачкавшись клеем она ушла спать в слезах, а утром на столе в столовой обнаружила прекрасный макет Казанского собора, сделанного Каем из гипсокартона. И еще вспомнилось, как Кай для нее и готовил и стирал, и гладил, когда бабушка в больнице лежала три года назад. И Герде вдруг стало очень-очень стыдно.
Да, друзья. Конечно. Я пойду.
Потом она ушла. С этого момента все опять встало на свои места. Герда в халатике с Микки Маусом по утрам ругалась с бабушкой, а вечером на виолончели играла Бетховена и Шопена.
А Кай знал, что скоро в его жизни появится она самая главная в жизни женщина. Та самая женщина. Вечерами смотрел на картину, которую он в прошлом месяце привез с дачи Екатерины Георгиевны и улыбался. Картина была живой и настоящей. Такой будет и его любовь живой и настоящей.
Глава 3. Сентябрь
* * *
Вероника
Сегодня. Осень. Похороны
Живой и настоящей казалась Вероника всем, кто пришел на ее похороны. Было очень тепло, почти по-летнему. Тринадцатое сентября две тысячи двадцать первого года. С утра уже приходили и уходили люди. Разговаривали шепотом. Много цветов. Цветы приносили еще со вчера. Прощались на улице. Из морга тело должны были привезти в час. Позавчера в похоронном агентстве попросили принести одежду в морг. Витя растерялся, он не задумывался о таких мелочах. Передал просьбу Марусе. Попросил съездить в квартиру Вероники и что-нибудь выбрать. Отдал ключ. Маруся зашла в квартиру Вероники Владимировны, теперь она казалась просто захламленной и бездушной. Маруся пошла в спальню и долго выбирала наряд, в котором можно будет похоронить. Нашла в глубине шкафа красивое длинное бордовое платье с маленькими пуговицами. Нашла нераспечатанные чулки, достала жемчужные серьги из шкатулки. Осталось выбрать туфли. Маруся на мгновение закрыла глаза и представила себе Веронику Владимировну в этом платье, она видела его на ней только раз, какие туфли? Какие тогда были туфли? Этого Маруся не могла вспомнить. Помнила улыбку, помнила голос. Как может быть так на свете, что больше не будет ее. Ее самой лучшей из всех людей, которых встречала Маруся, самой женственной из женщин, самой доброй, самой странной, самой милой. Слезы, стоявшие в горле комом, прорвались наружу. Лились без контроля. Долго, до отупения. Маруся сидела на полу, среди обувных коробок.
Опять в памяти мелькнул образ. Точно. Были темно-зеленые замшевые туфли. На похороны обувают покойника в зеленые туфли? Разве так принято? Бабушку хоронили всю в черном. Но Вероника Владимировна не бабушка, она вообще не должна была еще умирать. Да, пусть будут зеленые туфли. Маруся открывала коробки, искала туфли, той самой, где хранились темно-зеленые, обнаружилась небольшая записная книжка. Маруся застыла с блокнотиком в руках. Открыть или нет? Можно ли это смотреть? Вероника Владимировна жила одна, и прятать что-то подобное от кого-то просто не было надобности. Но все же это было спрятано. Вероника Владимировна прятала это от самой себя. Можно ли Марусе смотреть то, что было спрятано от самого себя. Может быть это дневник? Маруся не хотела узнать что-то, что изменило бы раз и навсегда ее представление о Веронике Владимировне. Эти рациональные мысли пронеслись в мозгу, не оставив и следа. Маруся открыла блокнот. Это были стихи. Маруся ничуть не удивилась, что Вероника Владимировна оказывается писала стихи. Скорее удивительно, что они были спрятаны. Открыла на последней странице: