Можно попробовать, алчно загорелись глаза у Градомира. Ты проведёшь нас к этому Парижу, Матфрид?
Дорогу отыскать не трудно, но в городе достаточно воинов, чтобы защитить его.
А что!.. с задором воскликнул Мирослав. Если неожиданно нагрянуть, то с наскока город взять можно будет. Не думаю, что в этом Париже больше воинов, чем у нас.
Монах испуганно смотрел снизу вверх, ожидая решения князя, и Рюрик перехватил этот взгляд. Он не спеша шагнул к монаху и, стремительно выхватив меч, рубанул его по шее.
Он услышал то, чего слышать не должен, пояснил князь. Париж взять мысль хорошая, но не время сейчас.
Видя разочарованные лица Градомира и Мирослава, Рюрик пояснил:
Франки числом сильны, а у меня воинов пока недостаточно, да и молодых много, неопытных. Им бы пообвыкнуться надо вначале, к крови привыкнуть, уверенность в силе нашей поиметь. На Карла идти воинов раза в два больше надо.
Я сотни две ещё могу привести, жажда наживы Градомира заглушала доводы Рюрика.
Мало
Как мало?! в запале от своей идеи Рагнар даже повысил голос. Кроме Градомира ещё твои воины, князь, мои, Остромысла, Матфрида, Мирослава. Харальда пригласим Мало?
Мало.
Со всей Скандии воинов соберу Ради большой добычи и две тысячи наберётся.
Соберёшь две тысячи, поручу тебе вести моих воинов на Париж. Но собрать воинов мало. Нужно, чтобы франки распылили свои силы, а для этого мы предварительно ударим там, где они нас не ждут.
Когда? оживился Мирослав.
Когда я это решу, усмехнулся Рюрик.
* * *
Благородный олень, подгоняемый лаем собак, грациозно переставляя ноги и закинув на спину свои рога, пробежал невдалеке от императора. Людовик равнодушно проводил его взглядом и, скрывая раздражение от сорванной охоты, опять погрузился в послание канцлера, перечитывая его ещё раз. Наконец он закончил чтение и с досадой взглянул на своего вечно угрюмого камергера, навязанного ему родственниками жены. Как этот камергер отличался от жизнерадостного Бернара Септиманского! Может опять проявить к нему милость и приблизить ко двору? Хотя вряд ли Обрётший за последнее время большое влияние род Вельфов вряд ли этого допустит. За что, интересно, они так невзлюбили маркиза? Людовик строго взглянул на слугу:
Воины собраны на берегу Рейна около Зальца и ждут меня. Собирайся в путь! Мы немедленно выезжаем.
Камергер неуклюже топтался, переминаясь с ноги на ногу.
Что ещё?..
Его Высокопреосвященство архиепископ Меца просит разрешения встретиться и переговорить
Разве могу я отказать своему духовнику?
К приблизившемуся архиепископу император шагнул навстречу и склонил перед ним голову:
Благослови, отче!
Архиепископ перекрестил Людовика и сунул ему руку для поцелуя:
Благословляю сына Божьего императора франков Людовика на недопущение необдуманных решений.
О чём ты? поднял голову император, встретившись взглядом с архиепископом.
Ты не должен вести войска против своего сына Людовика.
Но он самовольно захватил Франконию и Алеманию. Я не должен закрывать на это глаза.
Ему без этих земель не хватит сил покорить славян, негромко и спокойно, пытаясь образумить императора, произнёс архиепископ. Ты же знаешь, что пока они у нас под боком, то мирной жизни не жди.
Это земля предназначена для моего сына Карла, и я не позволю ломать устои своих решений, нахмурившись, упрямился император. Он должен быть наказан.
Это я благословил твоего сына подчинить себе эти земли.
Брат мой, ты забываешься, император еле сдерживал своё недовольство. Ты кто?.. Занимайся спасением грешных душ, а мирские дела оставь мне.
Людовик властно вздёрнул голову и скорым шагом направился к пажу, державшего поводья коня императора.
Ты видишь, как одряхлел мой брат? спросил архиепископ появившегося около него словно из-под земли аббата Гунтбальда.
На вид он бодр, пожал плечами аббат, наблюдая, как император лихо взлетел на коня.
У него угас дух нашего отца Карла Великого, а если дух угас, то нет и стремлений добиваться того, для чего он предназначен как повелитель своего народа. Все его деяния становятся мелочными и низменными, и из-за этого страдают подданные и даже могут навсегда уйти из истории. Такие люди обычно долго не живут и в скором времени предстают пред Всевышним, а их место занимают другие. Поэтому я и утверждаю, что император уже не жилец.
Архиепископ с бесстрастным лицом повернулся к аббату и, не моргая, уставился на него. Гунтбальд с изумлением и некоторым испугом оценил этот взгляд и, поперхнувшись, ответил:
Я думаю, что наш император всей своей благочестивой жизнью заслужил, чтобы его с распростёртыми объятиями встретил апостол Пётр у врат рая.
Архиепископ промолчал, и только краешки его губ чуть дёрнулись, одобряя понятливость аббата.
На следующий день рано утром к кострам, где слуги и рабы готовили завтрак императору и его свите, величаво подошёл аббат Гунтбальд. Его со смиренным видом, перебирая чётки и потупив взгляд в землю, сопровождал Эббон. Аббат, вскинув руки к небу, громогласно воскликнул:
Нечестивцы, как вы можете в годовщину дня, когда сыновья Иакова продали своего брата Иосифа2, готовить пищу императору без благословения отцов Церкви? Или вы по своему недомыслию не понимаете, что этот ваш грех может коснуться и вашего императора? Подойдите же ко мне, дети мои, и я постараюсь избавить вас от прегрешения! Подойдите и встаньте передо мной на колени, и после совместной молитвы я благословлю вас!
Со всех сторон к аббату кинулись люди. Они становились перед ним на колени, а аббат, вытянув над их головами руки, торжественно вещал:
Ежечасно думайте о Боге, дети мои! Все дела свои вершите неустанно с Его именем в сердце. В необдуманных поступках своих бойтесь гнева Его, ибо очи Его всевидящи, и не спрячешь от Всевышнего то, что навеяно лукавым.
Во время своей проповеди Гунтбальд гневно взглянул на Эббона, и тот, убедившись, что всё внимание окружающих приковано к аббату, осторожно, бочком-бочком подошёл к уже приготовленной пище, достал из рукава спрятанную склянку и плеснул из неё в кувшин с вином, а затем, испуганно смотря на проповедовавшего аббата, поспешил прочь. Гунтбальд проводил его взглядом и закончил проповедь:
Не уподобляйтесь лукавому, не замышляйте козней против ближнего! И воздастся вам по деяниям вашим. Благословляю вас только на благие дела! Аминь.
К середине дня император, остановившийся со свитой недалеко от города Зальц у реки Рейн, погрустнел и отказался от еды. Его даже не радовал вид войска, ожидавшего его. У него поднялся жар, и обильный пот тёк по его лицу. В надежде облегчить своё состояние и получить желанную прохладу император распорядился поставить себе шатёр на острове посредине реки. Вечером без аппетита попытался поужинать, но тотчас же его стошнило, и в животе начались нестерпимые рези. Сквозь стоны император взывал к Богу, благодаря за новое испытание, выпавшее на его долю.
Через три дня у ложа Людовика появился архиепископ Меца. Обведя надменным взглядом окружающих императора, он выгнал всех из шатра, оставшись с ним наедине. Архиепископ присел рядом с императором и вкрадчиво произнёс:
Сам Господь запрещает тебе воевать с сыном. Отрекись от своих намерений, и я постараюсь облегчить твои мучения. Ты должен даровать земли Франконии и Алемании своему сыну Людовику. Это нужно для благо империи.
Император от гнева широко раскрыл глаза и захрипел:
Я лучше знаю, что есть благо империи. Мои старшие сыновья должны признать Карла равным себе, а это произойдёт только тогда, когда он будет обладать обширными землями и многочисленными подданными.