Ты дед, торопись! Так глядишь и не успеешь, ворвутся ежели, я тебе не помощник. Одно дело покаяние, а другое гнев народа, ответил священник, поправляя мокрые волосы.
Свечи мигом потухли от порыва ветра, во мраке дед сморщился и словно стал меньше ростом, затем в нем что-то хрустнуло и резко выгнуло спину, старичок кувыркнулся назад и замер стоя на голове. Тишина, только деревянный пол поскрипывает.
Батюшка поднял ведро с крещенской водой, подошел и несколько раз обильно окропил акробата, читая молитву.
Деду полегчало, он рухнул на пол и постанывая произнес:
Ишь зараза какая, не нравится им! Ну ничего, помучаюсь, заслужил! Ой сынок, нет сил у меня встать, измучила нечисть старика, провел рукой под носом, из которого струился ручеек крови.
Священник зажег свечи и уселся на пол возле Захара.
Чувствую не успею все поведать, откашлялся дед, только, то, что запомнилось больше
Батюшка перекрестил деда, и затем себя.
А он продолжил:
Приходит давеча ко мне Марьюшка, соседка моя, и хочет детоубийство совершить, в утробе своей. Дал я ей травы для поддержания здоровья, и предупредил, чтоб без крещения младенца не трогала. Рожай, говорю ей, а потом уж окрестишь, тогда навались на него ночью, как кормить будешь. Другим скажешь, что случайно заспала его.
Священник опустил глаза и стал тихо дышать:
Рогатый научил?
Дед ответил:
Кто ж еще! Сказал мне без крещения глумиться не будет, пусть родит, покрестит, а там вся власть наша над ней, в глубину мрака ее утащим.
Погубила она младенца, а потом ко мне приперлась снова, плачется, кричит, что совесть мучит. Спрашивает может, людям, что раздать за поминовение новопреставленного?
Посоветовался я за печкой и вынес ей мешок с тыквенными семечками. Приказал раздавать по горстке каждому, кто встретится, да, чтобы рассказывала, кто ей дал эти семечки. Ежели приведет ко мне всех односельчан, кто в помощи нуждается, я уж постараюсь за малыша, как смогу. Понятно, батюшка, ничего я не мог сделать для его души, а только привлекал народ к себе мутью черной, да не знал тогда, чем это обернется.
Цельный год ко мне народ толпился, и каждый показывал семечки эти, что привели ко мне. Помогал я им, а рогатый все так устраивал, что позже отнимал больше, чем давал. У одного козу вылечит, а она такая бодливая становится, что ребенка хозяйского до смерти забивает, другая детей не рожает, а после сделки со мной, родит такого, что мало ей не покажется, да вот они, полдеревни, что выросли в те годы за окном с вилами стоят. В каждом семя рогатого, во всех противление предначертанному промыслу Божьему, все желают быстрее убрать испытания судьбы, на то я им и пригодился!
Много лет прошло, почти вся деревня меня почитать стала, да рогатого, что за печкой. Одна только Дунька горбатая никогда не ходила к нам, даже мимо моего двора. Заинтересовался я ей. Что такое, почему не уважает? Меня злость разобрала, решил будет наша, или изведу или сама в ножки поклонится!
Что ни делал, не получалось ее заманить, ни заговоры, ни ритуалы, что мне рогатый советовал, да и сам он, как потом оказалось, ничего с ней давно не мог поделать. За неудачу мою, обещал мне отомстить, ежели, когда слушаться его перестану, ну а потом так и случилось!
Пока старик рассказывал, его глаза помутнели, а взор направился в сторону, голова подергивалась, а рот слегка перекосило.
Вот он! Яви-ился пог-ганый берегись отец, сейчас будет что-то! прошептал дед, пересохшими от жара губами, он сам никогда не действует, только через людей!
Священник посмотрел в дальний угол, там действительно ощущалось присутствие незримого, но разобрать в полумраке он не смог. Безмолвно продолжил молиться.
Старик просипел перекошенным ртом:
Ишо эсть, слушэй от-тец!
С-со временэм стали меня одолева-ать прошьбами об усопших родственниках, выяснить как там у них учашть пошмертная, особенно вдовы. Приходит одна и шообщает, будто бы приснился муж, и чэго-то стонэт, а она не понимает, чего он хочет. Вот и пришла за разъяснением.
Стал я узнавать про нэго, тут-то мне он сам и явился. Сижу ближе к вечеру, один уже, народ разогнал, подустал. Вштал к печи, чайник закипятить. Шмотрю, а за столом у меня сидит!
Я аж присел от неожиданности.
Ты кто будешь, гость нежванный? говорю ему в спину.
А он как рявкнет:
Мучаюсь я, по твоей милости дед Жахар!
Затем обернулся ко мне, а у него на месте рта, полено торчит. Подошел я, рассмотрел, дай, думаю, вытащу, сделаю душе облегчение.
А он как заорет:
Ты что же мне, еще одну пакость причинить хочешь, а ну, отойди! Да передай моей женке, чтоб раздала все, что я накопил, пусть и дом продаст и корову. За то я муку принимаю, что к тебе при жизни обратился, соседу позавидовал. Подсчитывал в уме, по ночам, сколько там у него добра в хозяйстве, а ты мне тогда и подсобил, будь неладен пожар у него случился и лишь одно это проклятое полено не истлело. А вскоре и я умер. Теперь как вытаскиваю его, в глотку еще большее влезает, потому не тронь!
После бешеды с ним крепко я задумался, и понемногу перештал принимать народ. А дальше, как видишь, вжбунтовал сельчан против меня рогатый, да-а-а, вот энтот, дед глянул в мрачный угол и не в силах поднять руку, попросил перекрестить его и завершить исповедь.
Священник выполнил просьбу и прикрыв свои глаза, наложил на Захара епитрахиль, читая молитвы.
Воздух накалился до предела. Свечи, что стояли не зажженными у дальних стен, расплавились до основания.
Иссушенная мумия, напоминавшая деда Захара лишь, тихо шевелила косыми губами, раз за разом повторяя:
Каюшь каю-юсь Каю
Священник закончил молитву и открыл голову Захара, тот лежал с запекшейся кровью на лице и распахнутыми впавшими глазами. Грудь больше не двигалась, а на устах замер покой, уголки губ свидетельствовали об облегчении.
Священник встал и направился к притвору, открыл ключом навесной замок и распахнул двери. За забором гул утих, десятки голов обернулись. Кто сидел у костра встал и схватился за вилы, грабли, палки. Женщины прижались к мужьям, а старушка с кочергой, выкрикнула:
Выводи злыдня! Заждались!
Священник повернулся и не обнаружил деда на полу. Спешно прошел внутрь, а в калитку забора вломилась ватага мужиков, протискиваясь в церковь. Свечей не оказалось, лишь факелы освещали храм.
Ты куда его дел, отец? Признавайся, мы ради него собрались! Достаточно выждали уж! строго поглядел на батюшку рослый мужик.
Да спрятал он его, или в окно отпустил! Поп заодно с ним! выкрикнул кто-то в толпе.
Священника обступили так, что он не мог пошевелиться.
Ну-ка, идем с нами на воздух! Разобраться нужно! молодые парни взяли под руки священника.
Толпа подталкивала к выходу, а батюшка не думал оправдываться, а лишь тихо молился, поглядывая на дальний угол, в котором все еще жил мрак.
На улице завывала непогода, по границе забора проглядывала оттаявшая трава. Обдало холодом. Бабка, подталкивая батюшку в спину острой кочергой проскрипела:
Нам нужна месть! Куда дел нечистого?
Высокий мужик выкрикнул:
Да что с ним болтать, они одного поля ягоды! Я сам помню, как мне Марьюшка говорила, злыдень крестить отправлял к энтому в рясе! Заодно они! С потусторонними силами якшаются! А ну, бей негодника! и ударил длинной палкой, попав по уху. Брызнула кровь, но священник молчал.
Деревенские разошлись не на шутку, пиная жертву, поволокли его в сторону костра, что разгорелся в рост мужика с вилами, который как раз подбрасывал туда ветки.
Обступили костер и толкнули молодого священника в кострище. Огонь ощутил подкормку и сразу же взялся за волосы, затем загорелась одежда, мучительно обжег кожу. Батюшка попытался выбраться из углей, но вокруг огня его ждали острия вил и лезвия кос, сразу же заталкивая его назад в пламя. Он понял, что возврата уже нет, и сейчас нужно терпеть сколько это возможно. Пламя быстро ползло вверх по подряснику, торопливо объедало руки, а батюшка громко и надрывно молился, выкрикивая многократно заученный текст, что часто произносил перед эти людьми на службах.