Одновременно я понимаю, что залог царствования неблагодарность. Приходится беспрерывно выстраивать свою собственную версию прошлого в зависимости от текущих событий, чтобы создавать впечатление, будто все предусмотрено, все под контролем.
Так или иначе, я говорю себе, что Натали, вероятно, права. Мне надо написать «мою» Кошачью Библию, тогда я обрету ранг пророчицы.
Я показываю ей знаком, что она мне больше не нужна, и подхожу к Пифагору.
Смерть наших соратников усиливает мое желание жить на всю катушку, урчу я ему на ухо.
Я покачиваю бедрами, трясу хвостом, трепещу ресницами, потом прижимаюсь носом к его носу примерно так, как делают, согласно моим наблюдениям, люди.
Поцелуй меня! властно произношу я.
Это и есть, по-моему, подлинный феминизм: проявлять свое желание, а не ждать первого шага от мужского пола.
Эту сдержанность еще называют глупым словечком «целомудрие».
Целомудрие ловушка, изобретенная, должно быть, мужчинами, чтобы помешать женщинам выражать то, что они чувствуют, в то время как они сами что хотят, то и воротят, не испытывая никакого смущения.
Подражая людям, я целую его в рот (вообще-то это противно, но раз люди так делают, значит, это современно и должно понравиться Пифагору). Мы лижем друг другу язык. Потом я врезаюсь ему в бок, как будто толкаю, переплетаю наши хвосты так, чтобы получилось сначала сердечко, потом косичка.
Словом, прежде чем заняться Кошачьей Библией, я намерена продолжить свое исследование «любовных чувств на человеческий манер». Это приятное промедление позволит мне забыть всю жестокость прошедшего дня. Мне это нужно позарез.
Но вдруг, когда я уже готова к телесному слиянию с партнером, мое внимание привлекает нечто странное.
С крыши здания, высящегося на берегу, нам подают сигналы: повторяющиеся серии из трех вспышек света.
Эти сигналы мешают мне сосредоточиться. Я высвобождаюсь.
Посмотри туда! Я указываю на крышу здания, туда, где вспыхивает и гаснет свет.
Этим дело не ограничивается: во многих окнах здания горит свет. Завороженные костром на шлюпке, мы проявили невнимание к происходящему на Манхэттене.
В этом здании остались люди! подтверждает Роман Уэллс, приставивший к глазам бинокль. Я даже вижу движущиеся за окнами тени.
Как люди смогли выжить, когда вокруг столько крыс? не верит Эсмеральда.
Засели на верхних этажах, вот как! восклицаю я по наитию. Их спасением оказалась высота этих башен.
Надо причалить, высадиться и соединиться с ними, торопится с выводом Анжело, не знающий, что такое размышление.
Сперва надо с ними поговорить, предлагает более реалистичная Эсмеральда.
Я могу туда слетать, вызывается попугай Шампольон. Напоминаю, что владею одним из человеческих языков английским.
У окон в зданиях такого рода двойное застекление, они не открываются, возражает Роман. Звук они тоже не пропускают. Увы, Шампольон, даже если ты станешь маячить за окнами, тебе останется только колотить клювом в стекло. Шансы вступить с ними в контакт близки к нулю.
Все равно полечу, наверху должны быть люди, кто-то ведь мигает оттуда фонарем! Наверное, там терраса, они на ней. Я мигом, одно крыло там, другое здесь, обещает птица и уже расправляет длинные белые крылья, чтобы взлететь.
Шампольон прав, надо торопиться! Даешь вплавь! кипятится Анжело.
Таков мой сынок во всей красе: вечно его посещают дурные идеи, причем в самый неподходящий момент.
Нет, решает Роман Уэллс, лучше ответим на их сигналы отсюда.
Натали выпускает из ракетницы новый пылающий красный заряд, освещающий фасады Нью-Йорка.
Роман Уэллс хватает электрический фонарь и сигналит в ответ людям на крыше сериями из трех вспышек. Потом он меняет систему: три короткие вспышки, три длинные, три короткие, пауза.
После того как французский ученый проделывает все это снова, с крыши отвечают наоборот: сначала три длинных сигнала, потом три коротких и так далее.
Это азбука Морзе, объясняет Натали, старинный способ связи на расстоянии при помощи огней или звуков. Данная последовательность означает SOS: «спасите наши души».
В очередной раз я впечатлена способностью людей решать проблемы связи на расстоянии. Азбука Морзе так азбука Морзе.
Обязательно справлюсь в своей РЭОАЗ об истории этой системы и о том, как она действует.
Люди на крыше здания выдают в ответ совершенно другую последовательность вспышек.
А что это означает на вашем языке Морзе?
Четыре буквы: С O M E, «придите» по-английски.
Роман мигает им в ответ.
Что он им отвечает?
Спрашивает, как подняться к ним наверх.
Световой диалог между зданием и «Последней надеждой» продолжается а потом вдруг прерывается.
Больше не хотят? волнуюсь я.
Говорят, что покажут, как к ним попасть.
Мы ждем.
Крепчающий ветер разгоняет облака, в чистом небе вовсю сияет полная луна, озаряющая все вокруг.
К кораблю подлетает и зависает над нами, жужжа и мелко вибрируя, листик клевера с четырьмя лепестками из флуоресцентного желтого пластика.
Дрон! У них есть дроны! радуется Натали.
С дрона свисают два троса.
Возобновляются сигналы Морзе, объясняющие, как надо действовать.
Надо прикрепить эти тросы к неподвижной точке на корабле, переводит Роман. Так мы попадем на крышу.
Вспомнив наше приключение в Руане, я спрашиваю:
По принципу «зиплайна»?
Типа того, только здесь не получится скользить сверху вниз. Нас будут тянуть вверх, уточняет Натали, уже крепящая конец троса к палубе.
Роман тем временем крутит лебедку и опускает якорь, чтобы закрепить корабль на месте.
Наконец, мы видим висящее на ролике пластмассовое кресло.
Что-то я не в восторге от мысли о таком подъеме, ворчит Пифагор. Как тебе известно, высота вызывает у меня головокружение. Он весь дрожит и ничего не может с собой сделать.
У тебя уже есть опыт, вразумляю я его.
Там было не так высоко.
Как будто ты не летал на воздушном шаре! Между прочим, он взлетал еще выше, чем крыша этого небоскреба.
Так-то оно так, но там можно было свернуться на дне корзины и не смотреть вниз. А здесь негде спрятаться.
У него на все есть ответ.
А кто лазил на мачту? На мачте у тебя не кружилась голова?
Мачта твердо закреплена на палубе. Хочу спущусь. А здесь изволь болтаться в пустоте и не иметь возможности ни спрятаться, ни вернуться назад.
Ну и трусишка!
Опять крысы! докладывает Эсмеральда.
Смышленые твари засекли, должно быть, наши световые «переговоры» и снова плывут в нашу сторону. На беду, в воду спущен якорь, стабилизирующий «зиплайн», значит, крысы опять полезут на борт по цепи.
Увы, говорю я Пифагору, у нас нет выбора.
Моя служанка уже сидит в кресле. Я прыгаю ей на колени. Ко мне присоединяется Анжело. Эсмеральде тоже хочется в небо.
Только не ты! мяукаю я.
Это почему?
Это место Пифагора. Ты поднимешься с Романом. Я поворачиваюсь к своему коту, дрожащему от страха.
Давай скорее!
Учти, Бастет, у меня дурное предчувствие.
Что ты предпочитаешь: настоящих крыс или воображаемое головокружение?
В конце концов сиамец с синими глазищами соглашается к нам примкнуть и устраивается на коленях у моей служанки.
Не смотри вниз, и дело с концом.
Не иначе как для того, чтобы прервать этот диалог, трос напрягается и тянет нас наверх.
Корабль остается внизу, мы взмываем над морем. Сверху хорошо видна колонна крыс, плывущих штурмовать «Последнюю надежду». Им не везет: волны отбрасывают их назад, к берегу, но они чрезвычайно упорны.
Мы поднимаемся все выше.
Я чувствую, как у Пифагора, большого мудрого Пифагора, дрожит мелким бесом каждая шерстинка. Он не открывает глаз и на всякий случай зажимает себе лапами веки.
Небоскребы все ближе, лязг ролика все громче, все страшнее.