Видимо, ему просто завязали глаза.
— Я понятия не имею, каковы ваши доводы, — прошептал он. — Но если именно вы выстрелили мне в голову, а я не умер, о чем я сейчас очень сожалею, то вы определенно не в себе. Поэтому нет, сэр, я сомневаюсь, что приму ваши доводы.
— Какая жалость. Кстати, та пуля была резиновая. К тому же я лично ее сделал и проверял на уличных собаках. Трех пристрелил, прежде чем подобрал нужную резину. Мне надо было, чтобы она вас вырубила, разорвала кожу, чтобы свидетели поверили в вашу смерть, но чтобы на следующий день вы уже были готовы к бою. Сработало отлично, хоть хвастаться и не люблю. Вы рухнули как мешок с углем, охранники все видели, а мерзкий старый алкаш объявил вас мертвым с моих слов, и вот результат. Мертвец с ужасной головной болью.
— Зачем все это?
— Вы нам нужны.
— Зачем именно?
— Придет время, узнаете.
— Все думают, что я умер?
— Мой дорогой, а зачем, по-вашему, нам было придумывать такой изощренный план? Разумеется, все думают, что вы умерли. Застрелены при попытке к бегству.
— А побег — ваших рук дело?
— Ну надо же, дошло.
Стало ясно, почему он так легко прошел через всю тюрьму.
— Вы СРС? Секретная разведывательная служба?
— Помилуйте, старина, мы не должны говорить о таких вещах..
— Вы люди Келла или Камминга? — настойчиво спросил Кингсли, и раздражающая невозмутимость Шеннона впервые дала трещину.
— Должен сказать, инспектор, вы очень хорошо осведомлены.
— Да нет, что вы. Ваша секретная служба на самом деле не такая уж секретная. Слишком много слухов гуляет по пабам и клубам около Уайтхолла.
— Ну, хорошо, Камминга, — признал Шеннон, и Кингсли понял, что имеет дело с внешней разведкой. Это еще сильнее все запутало. Он полагал, что его услуги могут понадобиться внутренней контрразведке. В конце концов, он полицейский, а не солдат.
— Тогда вы провернули это дело впустую, мистер Шеннон, — сказал Кингсли, — потому что я не буду принимать участие в этой войне. Ни в каком качестве.
— Что ж. Поживем — увидим, ладно? Может, обсудим это завтра, когда вам станет получше?
— Я не стану участвовать в вашей войне.
— А вас никто об этом и не просит. Не нужно в ней участвовать, нужно просто побыть на ней несколько дней.
— Моя жена думает, что я умер?
— Разумеется. Ей мы сообщили в первую очередь. Для этого ведь существует определенный протокол. Мы соблюдаем приличия, старина.
— Черт бы вас побрал!
— Вот так благодарность.
— А мой сын?
— О, за него не волнуйтесь. Ему ведь четыре, верно? Самое время потерять отца, пока еще не слишком привык к нему. К тому же это только сблизит его с тысячами других мальчишек. Боже мой, в наши дни едва ли встретишь малыша, который не потерял отца. Останься вы в живых, ему было бы куда сложнее.
Кингсли молчал, пытаясь справиться с эмоциями.
— Сэр, — наконец сказал он, — мне не нравится ваш тон. Вы спасли мне жизнь с какой-то целью, и, пожалуйста, не питайте иллюзий, будто я вам благодарен.
— А почему вы думаете, что мне нужна благодарность от такого симулянта и предателя, как вы, Кингсли? Если начистоту, меня от вас тошнит. Агнес Бомонт могла бы выбрать кого-то намного лучше. Возможно, она так и поступит.
— Не смейте говорить о моей…
— Так, замолчите, вы оба, — прервал их спутник. — Нам еще далеко ехать, а я терпеть не могу перебранок.
Больше никто не произнес ни слова, и вскоре мужчина постарше захрапел.