Уполномочиваю, и да совершится это без ущерба для меня и римского народа!
Патриций Спурий Фузий, подойди ко мне, произнес жрец, и выбранный римлянин вышел из рядов войска. Фециал на глазах у двух войск коснулся головы патриция травой, тем самым назначив избранным отцом.
Альбанцы рядом проделали то же самое, выбрав своего представителя. Затем два уполномоченных долго читали договор, составленный необычайно подробно. Когда это было сделано, Спурий Фузий провозгласил:
Услышь меня, Юпитер! он воздел руки к небу, а потом опустил их и обратился к людям. Слушай меня, уполномоченный альбанского народа и весь альбанский народ! Римский народ не уклонится первым от исполнения всех условий, которые были только что прочитаны от начала до конца. Если же римляне нарушат этот договор, то ты, Юпитер, в тот день так порази римский народ, как я здесь поражу этого поросенка!
Служители быстро приволокли связанное животное, и Спурий убил его кремневым ножом. Рядом всю эту процедуру повторили альбанские жрецы.
Наконец формальности были выполнены, и наступило время боя.
«Клятва Горациев» кисти Жака-Луи Давида
Две тройки блиставших бронзой шлемов и нагрудных пластин воинов вышли на ровную площадку между застывшими в ожидании армиями. Впервые они увидели соперников и на мгновение застыли. Слишком хорошо были знакомы они: Горации и Куриации, чьи матери были сестрами. Много раз они встречались за чашей вина, вместе охотились, сестра Куриациев Сабина стала женой одного из Горациев, а сестра Горациев была невестой черноглазого Куриация.
Родичи и друзья, они сегодня должны были убивать друг друга, исполняя долг перед родиной.
Надо начинать, да? спросил один из шести.
Да, надо, ответил другой с печалью в голосе.
Не будем рубить хвост по частям, оттягивая неизбежное. К бою!
Обнажив мечи, шесть юношей стали сходиться, и зазвенела сталь клинков, сталкиваясь с бронзой доспехов. С напряженным вниманием следили за поединком тысячи глаз, а когда удары достигали цели, прокатывался над долиной стон одного народа и радостный крик другого.
Подбадриваемые криками соплеменников, гордые отважности своей миссии Горации и Куриации бились не щадя жизней. Все были молоды и сильны, все хорошо владели оружием, и некоторое время бой шел на равных. Но вот, получив удар в горло, пал один из римлян, его второй брат успел ранить своего противника, но и сам получил смертельную рану в бок.
Теперь единственный живой римлянин остался один против трех альбанцев, двое из которых были невредимыми. Исход поединка казался предрешенным, и стон пронесся над рядами воинов Тулла, а альбанцы разразились криками радости.
Гораций быстро отпрыгнул назад, разорвав дистанцию со своим противником, и бросил взгляд на двух Куриациев, не спеша обходивших его с разных сторон, чтобы потом разом кинуться и добить римлянина. Гораций не стал ждать этого, а развернувшись, кинулся бежать. Альбанцы бросились в погоню.
Видя такой позор, римляне стали ругаться, а их враги смеяться, но все было не так, как им казалось. Куриации в азарте погони забыли об осторожности, и один из них далеко опередил братьев, а раненый отстал. Увидев это, Гораций стремительно развернулся и атаковал первого из врагов. Ударом щита он сбил его с ног, полоснул клинком по шее и, не задерживаясь, сразу побежал ко второму. Три удара и зарубленный альбанец падает на траву. Ну а расправиться с ослабевшим от раны третьим Куриацием было легко. Получив удар по шлему, тот без сил рухнул на колени.
Двух врагов я принес в жертву теням братьев, закричал Гораций, а третьего я приношу в жертву, чтобы римляне всегда повелевали альбанцами!
С этими словами он сверху вниз вонзил меч в шею противника и в знак своей победы сразу снял с убитого доспехи, которые стали его трофеем.
Альбанцы сдержали свое слово и сложили оружие, признав власть Рима. Погибшие были с почетом похоронены на месте гибели, и римская армия отправилась домой. Во главе армии шел Гораций, а друзья несли за ним одетые на высокие шесты доспехи убитых Куриациев.
Гонцы уже известили горожан о победе, и римляне вышли встречать победителей. Вместе с другими нарядно одетыми жителям перед городскими воротами стояла и сестра Горациев. Ей уже рассказали о бое, но она все еще отказывалась верить в произошедшее. Но вот, поднимая над дорогой клубы пыли, показалось войско.
Выбежав вперед, девушка стала всматриваться в реющие над братом доспехи и, наконец, узнав плащ, который сама вышила для жениха, взвыла и упала на колени в придорожную пыль. В знак траура она распустила волосы и с плачем звала погибшего жениха.
Гораций, оскорбленный таким поведением сестры, бросил ей:
Не позорь нас! Закрой рот и иди домой!
Убийца! завопила та в ответ.
Черная злость поднялась из глубин души и пеленой застелила глаза Горация. Выхватив из ножен меч, которым он сегодня завоевал победу для Рима, юноша по рукоять всадил клинок в грудь сестре.
Иди отсюда к своему жениху! Ты, собака, забывшая о павших братьях, забывшая об отечестве!
Так и не ставшая женой девица замолчала и удивленно посмотрела на торчащее из груди оружие.
Иду! произнесла она и, обмякнув, упала на дорогу, словно груда тряпья.
Радостно гомонившая толпа мгновенно затихла, пораженная зрелищем убийства.
Обведя взглядом притихших земляков, Гораций пообещал:
Так погибнет всякая римлянка, которая будет оплакивать врага!
Гораций был уверен в своей правоте, но по закону он был виноват. Так что героя схватили и привели на суд к царю. Вина юноши была абсолютно полной, и за такое дело его ждала смерть, ведь пролив кровь, он присвоил себе право судить и казнить, которое принадлежало только царю и государству.
Однако Тулл Гостилий не желал смерти хорошего воина и поэтому отказался выносить смертный приговор. Вместо этого он созвал народное собрание и передал дело Горация на рассмотрение двум судьям-дуумвирам, выбранным из числа патрициев. Хитрость этого решения была в том, что царский приговор нельзя было отменить, а вот решение дуумвиров подсудимый мог обжаловать, обратившись с апелляцией к народному собранию6. Царь не сомневался, что народ простит героя, избавившего Рим от угрозы со стороны Альба Лонги.
Так и произошло. Когда судьи вынесли смертный приговор, Гораций подняв руку заявил:
Я апеллирую!
Теперь народное собрание должно было решить, кто прав судьи или обвиняемый. Каждый гражданин мог высказаться, и этим правом воспользовался Публий Гораций, отец подсудимого.
Квириты! Моя дочь своим поведением заслужила смерти. Если бы мой сын не нанес этот удар, то я сам казнил бы её по праву отцовской власти. Если бы я собственноручно удавил ее, то осудили бы вы меня?
Конечно, нет! пожали плечами судьи. Дети это собственность отца, и он может делать с ними все, что сочтет нужным!
Так считайте, что сын выполнил мой приказ и поэтому невиновен!
Виновен! Он убивал по собственному желанию! возразил один из судей.
Тогда отец обратился к народному собранию:
Еще утром я был отцом прекрасного потомства, а сейчас у меня остался всего один сын! начал он говорить так тихо, что все смолкли, чтобы не пропустить ни единого слова. Так не лишайте меня последней опоры в старости.
Публий обнял сына одной рукой, а другой указал на его трофеи:
Квириты, как сможете вы смотреть на казнь того, кто только что вернулся с победой и трофеями? Сможете ли вы связать руки, которые только что обеспечили победу Рима?
Римляне молча потупили глаза, а старик, обращаясь к ликторам, продолжил:
Ты будешь казнить его в городе, среди доспехов, снятых моим сыном с врагов города? Или, может, выведешь его за город? Тогда сделай это между могил Куриациев!