На этих руинах всё упирается в невозможность: поваленные столбы электропередач, торчащие из земли ржавые трубы, гниющий годами мусор. И это надежная гарантия того, что сюда не сунется ни один прохожий, не говоря уже о покупателе. И вдруг, ни с того ни с сего, Герд, будто ей негде больше жить. Негде, потому что не на что. Потому что слишком много уже она в этой жизни истратила, отдавая себя не взаймы, но насовсем, и вновь себя из ничего строя, чтобы снова отдать И эти руины, это замершее в терпеливом ожидании моцартовское время, доверительно открывают ей доступ в ничего не обещающую неизвестность. Здесь пройдут годы, здесь кончится, быть может, эта жизнь. И двести с лишним лет дремавшие в этих стенах моцартовские формы расцветают навстречу тоске по какому-то еще не завоеванному смыслу, ради которого, может, и стоит лишиться всего то есть всего того, с чем обычно связана устремленность к счастью. Здесь выветриваются воспоминания о низменных, безобразных вещах, прилипчиво домогающихся статуса действительности, и всё имеющееся в мире постоянство укладывается в терпение и покой, покой и терпение
Толстые бревна скрепляются заново, настилается новый пол, кладется на крышу замшелая черепица, и окна, в голубом обрамлении самодельных рам, удивленно оглядывают пустые, скошенные поля, те же, что и при Моцарте.
6
Есть еще в мире счастливые люди. Они тут, поблизости, и это ради них существует прочно заведенный в мире порядок. Никто не пройдет мимо ярко освещенной по вечерам виллы Кнута Гримстада, не подумав при этом о значительности всякого, кто занят чем-то в коммуне, ведь именно там и затевается всё самое важное: возня с налогами, благоустройство бесплатного, для наркоманов, бомжей и идиотов, жилья, размещение долгожданных со всего мира беженцев, а также изъятие у местных родителей дурно воспитываемых ими детей. Как раз Кнуту Гримстаду и поручено следить за бесперебойностью поставок молодняка в коммунальный детоприемник, и если где-то случается пробел, за дело берется Сильви Гримстад, его профессиональная жена, отлавливающая среди прибывающих в коммуну беженцев увязавшихся за ними малолеток: двоюродных, внучатых и прочих левых членов узаконенной на бумаге семьи. Она-то, Сильви, знает всем этим бородатым малолеткам цену: негров везут, как набившуюся в банку кильку, на надувных лодках по Средиземному морю, вываливают на ближайший греческий берег, и к ним тут же пристают с деньгами, шмотками и жратвой командированные коммуной агенты неотложной помощи, и негры буть то араб, эфиоп или афганец покорно следуют за своими интеллигентными спасителями, сообщая домой по смартфону, что тут, на ихнем берегу, полный порядок. Это ведь так обогащает нордическую, еще от викингов, культуру: теперь это скоростная мультиварка, с кипящим в ней, со всего мира, цветным компостом. Главное, не позволять никому сомневаться в демократичности самой этой затеи: сделать мир безрасовым. Никаких рас больше не существует, и если ты все еще белый, стыдись.
Проезжая мимо недавно посаженной еловой изгороди на серебристом тесле, Сильви неуверенно тормозит: тут что-то непонятное, как будто даже живое Возле старой груши, торчащей посреди ежегодно зарастающего крапивой и дикой малиной пустыря, копошится кое-как одетое, в испачканных землей штанах и старой курте, тело. Здесь давно уже никто не живет, здесь просто свалка, и кто-то, видно, задумал что-то скверное ну можно ли просто так ползать по пустырю на коленях? Это надо срочно выяснить. Приоткрыв дверцу, Сильви требовательно спрашивает:
Что ты тут делаешь?
Сильви привыкла, чтобы ей отвечали сразу, немедленно, и теперь ей кажется странным, что ползающее на коленях тело даже не повернулось в ее сторону. И хотя старая груша на месте, крапивы и дикой малины вокруг уже нет, и на открытой солнцу полосе посажены розы! Розы здесь? Тут явно какая-то ошибка, надо срочно выяснить.
Ты, что, не слышишь? требовательно повторяет Сильви, Что ты тут делаешь?
Сильви сдает полякам гостевой дом, и те пилят за это дрова, стригут газоны, кормят и режут бройлеров, подрезают деревья. Поляки нужны здесь хотя бы уже потому, что нормальному потомку викингов противно строить для себя икею, а поляк делает это запросто. Тем более, что потом икею приходится перестраивать и перестраивать и снова приходит поляк, и начинается все сначала. Они-то наверняка знают, кто это самовольно сюда забрел и теперь копошится под грушей, они ведь давно уже растащили с руин все, что можно было продать.
Я тут живу, теперь это мой дом.
Ах, вот как Сильви отступает на шаг от еловой изгороди, садится в машину. Ей никто об этом не докладывал, хотя руины всего лишь узкая полоска, зажатая со всех сторон ее, Сильви, владениями. Тут все дороги тоже ее, и перерезающий поле ручей, и все еще торчащие по обе его стороны старые березы, и даже косули в лесу, и те в курсе, что только коммуна дает лицензию на сезонный отстрел, и никак тут не обойти Гримстада.
7
Рано или поздно сосед обязательно приходит в гости. И что из того, что незвано, он же сосед. И вот он едет неспеша на тракторе с прицепом, и с ним его дочь, Брит, девчонка лет двенадцати, ей тоже охота взглянуть, как будет гореть вываленный на пустырь мусор. Кнут Гримстад давно уже так решил: нельзя оставлять соседа без внимания. И эти двое, что пытаются теперь тут обжиться хотя жить тут попросту невозможно пусть имеют в виду: старые законы все еще в силе. Через этот двор столетьями проезжали туда-сюда повозки и телеги, так было всем удобно, и теперь надо развернуться на тракторе прямо перед крыльцом, при этом не отдавив ноги сидящей на нижней ступени, в пижаме и домашних тапках, хозяйки да какая она, к черту, хозяйка! Ей должно быть еще не известно, что все Гримстады были местными политиками, и от одного только слова «политик» у людей до сих пор темнеет в глазах.
Трактор ползет неспеша, и девчонка машет Герд рукой, поскольку ей, в ее двенадцать лет, уже известно, что такое хорошие манеры.
Ты тоже будешь смотреть, как горит мусор? весело кричит она, Как горят мамины новогодние платья! И эти стулья, матрасы, детская коляска для кукол она ловко спрыгивает на землю, Хочешь взять себе стеганое одеяло? подушку? коробку из-под ботинок? они теперь никому не нужны! она присаживается рядом с Герд на ступеньку, вытаскивает из заднего кармана джинсов телефон, Тут мой новый альбом, хочешь взглянуть?
В свои двенадцать Брит совсем уже взрослая, и уже начинающие определяться округлые формы не вызовут даже у старухи сомнений: с телом ей чертовски повезло. Тут можно даже не напрягаться с поиском подходящей одежды, достаточно короткой, выше пупка, безрукавки и корректно облегаюших зад трусов, и то и другое безупречно черное.
Видишь, как мне круто везет? весело докладывает она Герд, Я почти уже модель!
Она тут, кстати, не одна: рядом девчонки повыше и совсем малышня, и все они в черном. Черный цвет дает гарантию стиля, и если к тому же стать полуоборотом, с болтающимся по спине белокурым хвостом, можно запросто накинуть себе еще лет десять, и никто ничего не скажет.
Мы все тут будущие модели, охотно поясняет Брит, и мне уже два раза заплатили я буду много зарабатывать!
Твой папа знает об этом? тревожно спрашивает Герд, Или мама?
Ну да, мама гордится мной, и когда к нам приходит Магнус, она разрешает мне сидеть у него на коленях Магнус, он такой славный! Он убивает волков!
Да
А хочешь, я покажу тебе вот что но только на одну секунду вот!
Она быстро меняет картинки, и Герд успевает узнать ее в голой розовой кукле, выглядывающей из-за спины грузного старика ведь ей уже двенадцать! Возраст прочтения будущего. Оно всё уже, будущее, тут, оно состоялось и ждет вознаграждения за обгон медленно ползущего времени, и его тайным вдохновителем является страхстрах остаться ни с чем. Поскольку все, что может предложить жизнь пока еще не сгоревшему телу, запросто умещается в таком вот смартфоне.