Василий узнал голос Степы Лагутина. Он что-то буркнул в ответ и сбросил с себя шинель. В это время послышались команды к построению. Василий встал и огляделся. Пара десятков минут, которые он провел в провально-коротком сне будто изменили все вокруг. Серая предрассветная мгла уже не скрывала окрестности. Лес, казавшийся далеким, подступил к ним сплошной темной стеной деревьев и густого подлеска. Вокруг Василия торопливо выстраивались в маршевую колонну солдаты его взвода. Он вздохнул и направился к головному взводу, откуда слышался голос Дубровина: «Шевелись, ребята! Живей! Куда тебя понесло, трындит твои потроха!..».
Товарищ старший лейтенант, лейтенант Малышев прибыл по вашему приказанию.
Дубровин наклонился к уху Василия и прошептал:
Вась, только что по спецсвязи получен приказ сходу атаковать позиции немцев около Карпушино. Тамошняя дивизия через полчаса перейдет в наступление. У нас на весь бросок до деревни есть час. Пять километров надо протопать, будто черт сам гонится за нами. Иди во взвод и надрючь своих, чтобы ни один не вздумал выкинуть какой-нибудь фокус. За любое промедление расстрел. Это приказ полковника. Уяснил серьезность задачи?!
И, не дожидаясь ответа, добавил:
Дуй к себе
Всю дорогу Василий был словно в трансе. Отвечал невпопад Дубровину, не слышал вопросов старшины, и его сомнамбулическое состояние вызвало иронические подначки солдат: «Наш лейтенант, видать, еще не слез во сне со своей бабы».
К Карпушино подошли, когда совсем рассвело. Уже издалека были слышны залпы пушек и мелкая, разливистая пулеметная дробь. Сухая винтовочная трескотня часто глушилась разрывами гранат, и протяжный стон человеческого «уарааа» вливался в общую картину начавшегося боя.
Батальоны, спешно разворачиваясь в цепь, сходу ворвались в первые линии немецкий окопов, где уже кипела яростная, ревущая матом и звериным рыком человеческая масса. Василий видел, как солдаты его взвода, выдирая из полуобвалившихся траншей серо-зелёные фигуры немецких солдат, валили их на влажную от крови и предутренней росы землю. Стоны и хрипы людей, смешиваясь с лязганьем стали, будили в нем нечто темно-злое, безумный инстинкт первобытной силы, который захватывает все существо в стремлении выжить.
Бойцы в едином порыве атаки гнали немцев за пределы деревни. Нарвавшись на немецкую контратаку танками, залегли. Бойцы спешно окапывались, благо мягкая, вспаханная недавно земля давала им шанс на спасение. Танки находились в паре километров за деревней, в лесочке, а потому несколько минут форы дали возможность солдатам укрыться. Послышались глухие, налитые скрытой мощью выстрелы противотанковых ружей.
Тугая волна разрыва сбросила Василия на дно неглубокого окопчика. Лопнувший от удара о землю ремешок не удержал свалившуюся с головы каску. Но в последнем клочке исчезающего сознания Василий увидел рванувшуюся навстречу смерти тщедушную фигурку Килинкарова.
С безумными провалами глаз на белом лице, прижав к груди связку гранат, он бежал на надвигающуюся массу железа и огня. Около его ноги серой змейкой металась полоска развязавшейся опорки. Пулемет танка бил без перерыва, но так и не свалил тщедушное тельце солдата на землю. Взрыв потряс вокруг все. Стальная махина, будто ткнувшись в непроходимую преграду, мгновенно застыла на месте. На мгновение показалось, что люди перестали стрелять, пораженные не столько чудовищной мощью разрыва, сколько мерой высоты человеческого духа
Василий пришел в себя от тормошения. Он увидел наклонившегося к нему Степу Лагутина, его широко открытый рот, и едва различимые слова достигали его слуха будто через плотный слой ваты:
Товарищ лейтенант, вставайте, вас контузило?
Василий замотал головой и, несколько раз втянув воздух через нос, сморщился от подступившего головокружения:
Ниче, нормально сейчас все будет в порядке. Где наши?
Отбились мы. Танки пожгли бронебойщики. Один подорвал этот Килинкаров. Сам в клочки. Ничего не нашли А я вас искал.
Кто еще убит?
Не знаю. Видел мельком, санитары несли кого-то из офицеров, но кого не различил. Вам бы в медсанбат показаться
Гха с натугой выдохнул Малышев. Помоги встать. Каску давай.
Поднявшись, Василий подставил лицо налетевшему порыву прохладного ветра. Он ощутил знакомый запах жженого железа, горелого мяса и едко-кислый аромат тротила. Помотав головой, он обернулся к Лагутину.
Пошли.
В деревне они нашли избу, над которой было вывешено полотнище с красным крестом. Поднявшись на крыльцо, Василий спросил у сидевшего на приступке крыльца пожилого хирурга:
Пал Семеныч, кого сегодня зацепило?
Твой дружок счастливчик, устало хмыкнул Пал Семеныч. Чуть ниже и дырка во лбу. А так царапина. И то через каску, больше контужен, чем ранен. Сейчас его перевяжут, и он выйдет.
Кто еще?
Из офицеров никого. Остальные вон там лежат. Старшина пишет медсвидетельства на них.
Спасибо, Пал Семеныч. Век бы сюда не попадать.
Василий сплюнул через плечо и сбежал с крыльца. Он увидел около сараюшки сложенные тела солдат и сморщился: «Много». Василий обернулся к Степе Лагутину, стоявшему поодаль с суровым, потемневшим лицом:
Сержант, иди во взвод, Возьми пару солдат и пройдись по деревне. Подыщи избу и доложи мне. Найдешь меня в штабе. Иди, выполняй.
Есть, глухо проронил Лагутин, приложив руку к каске.
В штабе было накурено, грязно и тесно. Малышев присел на краешек скамьи у входа с ведром с водой. Взяв кружку, Василий зачерпнул холодной, прозрачной воды и с наслаждением припал к ней. Допить ему не дали.
Малышев, подойди.
Комбат сидел за дальним краем стола с перевязанной кистью правой руки и что-то писал.
Это у тебя во взводе солдат подорвал танк?
Так точно, товарищ майор. Рядовой Килинкаров.
Комбат кивнул сидевшему рядом лейтенанту:
Пиши, представить к «Красной звезде», посмертно. Какие у тебя потери?
Пятеро убитых и семь легкораненых. Еще двое тяжело.
Ну, это терпимо. У других хуже. Вторая рота на треть похудела.
Комбат поморщился, задев рукой за приклад автомата, лежащего на краю стола.
Ладно, иди устраивайся. На сегодня будет с нас драки. Немчура притихла и до утра не побеспокоит. Можешь идти.
Есть!
Василий протиснулся сквозь толпившихся у стола офицеров батальона и вышел на улицу. Яркое солнце заставило его прищурить глаза. Малышев чуть подождал, затем огляделся и увидел спешащего к нему ординарца.
Товарищ лейтенант! Я нашел одну хату и поставил около нее двух бойцов. Дом хороший, чистый с виду, но там есть одна закавыка!
Что еще кроме пуль и осколков может быть закавыкой? устало пробормотал про себя Василий и уже громче сказал:
Веди, разберемся
Да там одна ветхая старушенция, стала как дот, с палкой в руке, и не пускает внутрь дома.
А что так?
Бормочет что-то, не разберешь
У изгороди, прямо перед калиткой, находившейся сбоку массивных, о двух створках ворот, стояли оба красноармейца. По ту сторону калитки стояла сгорбленная, вся в черном, старуха, и, выставив перед собой клюку, трясла ее перед лицами солдат.
Чем старуха недовольна? подойдя, спросил Василий.
Не знаем, товарищ лейтенант, хором ответили оба солдата. Говорит, вроде, что у нее в избе смерть сидит.
Вот те раз! Да где же она сейчас не сидит! Ну-ка, посторонитесь, разберемся с ее смертью.
Василий открыл калитку и смело двинулся на пляшущий перед ним кончик корявой палки.
Что, мать, мои бойцы обидели тебя? Почему не пускаешь в дом?
Ветхая старушка почему-то сразу приняла его за начальника, и потому дрожащим от испуга голосом зашептала:
Ты бы, паренек, не ходил бы в дом. Я сама тута просидела всю ночь. Не ходи не надо тебе идти в дом. Лютая смерть там