Скептицизм есть форма высвобождения догматических
умов.
- И кто ж тут догматик? Я, да? Неужели я - догматик? - большие теплые глаза Рубина смотрели с упреком. - Я такой же арестант призыва сорок
пятого года. И четыре года фронта у меня осколком в боку сидят, и пять лет тюрьмы на шее. Так я не меньше тебя вижу. И если б я убедился, что
все до сердцевины гниль - я бы первый сказал: надо выпускать "Колокол"! Надо бить в набат! Надо рушить! Уж я бы не прятался под кустик
воздержания от суждений! не прикрывался бы фиговым листочком, скепсисом!.. Но я знаю, что гнило - только по видимости, только снаружи, а корень
здоровый, а стержень здоровый, и значит надо спасать, а не рубить!
На пустующем столе инженер-майора Ройтмана, начальника Акустической, зазвонил внутриинститутский телефон. Симочка встала и подошла к нему.
- Пойми ты, усвой ты железный закон нашего века: два мира - две системы! И третьего не дано! И никакого "Колокола", звон по ветру
распускать - нельзя! недопустимо! Потому что выбор неизбежный: за какую ты из двух мировых сил?
- Да пошел ты вон! Это Пахану так выгодно рассуждать! На этих "двух мирах" он под себя всех и подмял.
- Глеб Викентьич!
- Слушай, слушай! - теперь Рубин властно схватил Нержина за комбинезон. - Это - величайший человек!
- Тупица! Боров тупой!
- Ты когда-нибудь поймешь! Это вместе - и Робеспьер и Наполеон нашей революции. Он - мудр! Он - действительно мудр! Он видит так далеко,
как не захватывают наши куцые взгляды...
- И еще смеет нас всех дураками считать! Жвачку свою нам подсовывает...
- Глеб Викентьич!
- А? - очнулся Нержин, отрываясь от Рубина.
- Вы не слышали? По телефону звонили! - очень сурово, сдвинув брови, в третий раз обращалась Симочка, стоя за своим столом, руками крест-
накрест стягивая на себе коричневый платок козьего пуха. - Антон Николае-вич вызывает вас к себе в кабинет.
- Да-а?.. - на лице Нержина явственно угас порыв спора, исчезнувшие морщины вернулись на свои места. - Хорошо, спасибо, Серафима
Витальевна. Ты слышишь, Левка, - Антон. С чего б это?
Вызов в кабинет начальника института в десять часов вечера в субботу был событием чрезвычайным. Хотя Симочка старалась казаться
официально-равнодушной, но взгляд ее, как понимал Нержин, выражал тревогу.
И как будто не было возгоравшегося ожесточения! Рубин смотрел на друга заботливо. Когда глаза его не были искажены страстью спора, они были
почти женственно мягки.
- Не люблю, когда нами интересуется высшее начальство, - сказал он.
- С чего бы? - пожимал плечами Нержин. - Уж такая у нас второстепенная работенка, какие-то голоса...
- Вот Антон нас и наладит скоро по шее. Выйдут нам боком воспоминания Станиславского и речи знаменитых адвокатов, - засмеялся Рубин. - А
может насчет артикуляции Семерки?
- Так уж результаты подписаны, отступления нет. На всякий случай, если я не вернусь...
- Да глупости!
- Чего глупости? Наша жизнь такая... Сожжешь там, знаешь где. - Глеб защелкнул шторки тумбочек стола, ключи тихо переложил в ладонь Рубину
и пошел неторопливой походкой арестанта пятого года упряжки, который потому никогда не спешит, что от будущего ждет только худшего.