Арестант Нержин не рисковал ничем, кроме десяти суток карцера, - девушка рисковала анкетой, карьерой, может быть даже свободой, - но у нее
не было сил оторваться от рук, запрокинувших ее голову.
Первый раз в жизни ее целовал мужчина!..
Так змеемудро скованная стальная цепь развалилась в том звене, которое сработали из женского сердца.
8
- Чья там лысина сзади трется?
- Дитя мое, у меня все-таки лирическое настроение. Давай потрепемся.
- Вообще-то я занят.
- Ну, ладно тебе - занят!.. Я расстроился, Глебка. Сидел у этой импровизированной немецкой елочки, заговорил что-то о своем блиндаже на
плацдарме северней Пултуска, и вот - фронт! - нахлынул фронт! - и так живо, так сладко... Слушай, в войне все-таки есть много хорошего, а?
- До тебя я это вычитал из немецких солдатских журналов, попадались нам иногда: очищение души, Soldatentreue...
- Мерзавец. Но если хочешь, в этом есть-таки рациональное зерно...
- Нельзя себе этого разрешать. Даосская этика говорит: "Оружие - орудие несчастья, а не благородства. Мудрый побеждает неохотно."
- Что я слышу? Из скептиков ты уже записался в даосцы?
- Еще не решено.
- Сперва вспомнил я своих лучших фрицев - как мы вместе с ними составляли подписи к листовкам: мать, обнявшая детей, потом белокурая
плачущая Маргарита, это коронная была наша листовка, со стихотворным текстом.
- Я помню, я подбирал ее.
- и тут сразу наплыло... Я тебе не рассказывал про Милку? Она была студентка ИнЯза, кончила в сорок первом и послали ее переводчицей в наш
отдел. Немного курносенькая, движения резкие.
- Подожди, это та, которая вместе с тобой пошла принимать капитуляцию Грауденца?
- Ага-га! Удивительно тщеславная была девченка, очень любила, чтоб ее хвалили за работу (а ругать упаси боже) и представляли к орденам. Ты
на Северо-Западном помнишь вот здесь за Ловатью, если от Рахлиц на Ново-Свинухово, поюжней Подцепочья - лес?
- Там много лесов. По тот бок Редьи или по этот?
- По этот.
- Ну, знаю.
- Так вот в этом лесу мы с ней целый день бродили. Была весна... Не весна, март: ногами по воде хлюпаешь, в кирзовых сапогах по лужам, а
голова под меховой шапкой от жары взмокла, и этот, знаешь, запах! воздух! Мы бродили как первовлюбленные, как молодожены. Почему, если женщина -
новая для тебя, переживаешь с нею все с самого начала, как юноша набухнешь и...
А?.. Бесконечный лес! Редко где - дымок блиндажа, батарейка семидесяти шести на поляне. Мы избегали их. Добродились до вечера - сырого,
розового.
Весь день она меня томила. А тут над нашим расположением начала кружить "рама". И Милка задумала: не хочу, чтоб ее сбивали, зла нет. Вот
если не собьют - ладно, останемся ночевать в лесу.
- Ну, это уже была сдача! Где ж видано, чтоб наши зенитчики попали в "раму"!
- Да... Какие были зенитки за Ловатью и до Ловати - все по ней час добрый палили и не попали. И вот... Нашли мы пустой блиндажик...
- Надземный.
- Ты помнишь? Именно. Там за год много было понастроено таких, как хижины для зверья.