Голикова Александра С. - Живой роскошный ад

Джон Хорнор Джейкобс

Живой роскошный ад

(Сборник)

Морю снится, будто оно небо

Между страниц

Когда-то давно знаменитыми были поэты

от слов их и целые страны горели огнём

1

Малага, Испания

1987 г.

Выходца из Махеры я узна́ю в любом городе мира. Насилие оставляет следы, всех нас ужас превратил в братьев и сестёр, в диаспору изгнанников, мечтающих о доме.

На улицах его называли «Око» по очевидным причинам конечно же, из-за повязки на глазу, но также из-за беспокойной, настороженной манеры держать себя. Предвечерние часы он проводил в парке Уэлин, сидя в тени: на голове соломенная шляпа с широкими полями, с нижней губы свисает балийская сигарета. Из-за повязки на глазу он походил на ветерана: наверно, мы оба такими и были, хотя тогда я была гораздо моложе его. Я помню, он пах гвоздиками, а вокруг нас пахло морем его мы не видели, но слышали шипение и ропот волн у набережной Пасео-Маритимо. Тогда я преподавала поэзию и литературное мастерство в Малагском университете, а по вечерам ездила на мотороллере в парк, чтобы подышать морским ветром, выпить в кафе, посмотреть на молодых женщин с бронзовым загаром, сияющих счастьем,  и забыть о Махере. О Педро Пабло Видале Кровожадном. О своей семье. Я была молода и очень бедна.

Он и я привыкли к виду друг друга. Оставаясь благосклонным, он всегда пребывал настороже, точно Полифем, наряженный в мятые льняные костюмы и пёстрые рубашки с манжетами, запачканными пеплом. Я же напоминала бледный призрак в очках и, несмотря на жару, ходила вся в чёрном чёрные платье, блуза, шляпа, солнечные очки, чёрные волосы. Должно быть, имела склонность к мрачному.

Он и я неделями вели ритуал, который другие (но только не махерцы) назвали бы брачной игрой: он подходил с газетой под мышкой, опустив лицо так, что на него падала тень, и садился за другим столом, не слишком близко и не слишком далеко, лицом непременно ко мне. Затем клал ногу на ногу и склонял голову так, чтобы здоровый глаз смотрел на меня. Этот человек даже закидывание ноги на ногу мог наполнить бесконечной, упадочной леностью и негой, а когда кивал мне, казалось, будто король приветствует соперника. Или брата не так уж велика разница между тем и другим. Он казался очень знакомым: я не чувствовала, что мы встречались раньше, но будто видела его в театральной пьесе или по телевизору. Я решила заговорить с ним и удовлетворить своё любопытство.

Однажды так и случилось, но инициатива оказалась не моей. В тот раз он не стал смотреть на меня издалека, кивнув, а подошёл и сел за мой стол, ни словом не поприветствовав. Тут же заказал писко и рассердился, услышав извинения официантки, что писко нет. К тому моменту я так привыкла к его виду, что почти это ожидала даже самый обыкновенный мужчина готов позволить себе миллион вольностей и грубостей, а Око совершенно точно не был обыкновенным. Я отложила книгу и обратила всё внимание на него.

 Тогда кофе и фернет,  раздражённо сказал он официантке, оповестившей, что кофе с писко выпить не получится, и снова обратил свой исключительный и одинокий взгляд на меня:  Сантаверде.

 Нет,  ответила я.

 Тогда Лас-Палас определённо Лас-Палас.

 Нет.

Он нахмурился, и я хотела заговорить, но он цыкнул и продолжил:

 Консепсьон или ничто и нигде.

 Нет, я из Коронады.

 Ага!  он воздел палец, точно изрекая тезис посреди философского салона.  Я почти угадал!

 С каждой догадкой вы всё дальше от цели.

 Как вы проницательны.

 Люди здесь зовут вас «Око»  знаете об этом?

 Имя не хуже любого другого,  пожал он плечами.  Хотите знать моё настоящее имя?

 «Око» мне чем-то нравится больше,  ответила я. Он засмеялся так, что я разглядела серебряные пломбы в задних рядах зубов, а, отсмеявшись, указал на мою одежду:  До сих пор носите траур?

Вопрос застал меня врасплох. Я посмотрела на себя, потом на него и начала говорить:

 Я не хотела казаться в трауре, но

 Я шучу. Мы, махерцы, всегда будем в трауре. А вы у нас тот ещё книжный червь,  он протянул руку к обложке моей книги «Прощай, Панама» Леона Фелипе. Сколько вас вижу, всегда смотрите то в одну книжку, то в другую.

Привыкнув к бестактным мужчинам и их замечаниям о моей «зубрёжке», я только пожала плечами:

 Я преподаю в университете.

 Что преподаёте?

 Поэзию. Современных писателей Южной Америки. Учу литературному мастерству первокурсников.

 Любите свою работу?

Единственный вопрос, которым Око мог бы повергнуть меня в большее смятение «Есть ли у вас любовница», но этот вопрос ушёл недалеко. Я знала его (и то разве что в том смысле, что мы друг друга видели) слишком мало времени, чтобы вести настолько интимные разговоры.

 Работа есть работа,  ответила я.  Всем ведь приходится работать.

 Работа бывает разная. Она туннель: какая-то ведёт внутрь, какая-то наружу.

Странный выбор слов. Мне захотелось записать «туннель» и потом подумать, почему он выбрал именно это слово.

 Теперь моя очередь  Я чуть не сказала «допрос», но остановилась: существовала немалая возможность, что это выражение вызовет плохие воспоминания.  Задавать вопросы,  неловко закончила я.

Он вынул балийскую сигарету, зажёг, и в воздух поднялись клубы дыма, пахнущего гвоздиками. По улице ехали машины, шли люди мама с ревущим ребёнком, влюблённые пары; летнее солнце зашло, и воздух остыл, но запах соли и моря никуда не делся. Скоро под фонарями появятся музыканты и танцовщицы в надежде на пару смешков и монет, брошенных пьяницами. Око, по-прежнему молча, сделал глоток фернета, потом глоток кофе, потом затянулся сигаретой.

 Что у вас с глазом?  спросила я.

 Он видел слишком многое, и я его выколол.

 Выкололи?

 Удалил.

 Вы шутите.

 Неужели похоже? Любите кино?

 Конечно, люблю, но деньги бывают нечасто.

 Хотите, сходим вместе? За мой счёт,  опрокинув бокал, Око заёрзал на сиденье, словно готовясь уходить. Неожиданный поворот беседы возможно, дело было в том, как неожиданно и просто я призналась в своей бедности.

 Да,  сказала я.

Не то чтобы Око мне нравился, но он не нравился мне так, как может не нравиться дядя или двоюродный брат. Он был интересным и таким знакомым.

Мы договорились о встрече, он допил кофе и даже гущу, и встал со словами:

 Теперь всю ночь не усну.

Бросил на стол деньги, но в десять раз больше, чем был должен. Я сказала ему об этом, но он ответил:

 Возьмите, купите себе книжку у меня денег хватает. Мне хочется тратиться на молоденьких девушек, так позвольте делать это так, чтобы за мной не пришли с вилами.

Мы договорились встретиться в этом же кафе на следующий вечер, в воскресенье, и всё утро я не могла избавиться от чувства, что видела этого человека где-то не в Испании. Итак, мы встретились в «Кафе де Сото» и направились на Калье-Фригильяна в те времена там было много маленьких кинотеатров и ночных клубов. Я хотела на «Закон желания» Альмодовара, но Око только фыркнул и потребовал дойти до «Синема-Ла-Плайя»  убогого местечка, где показывали только мексиканское кино, в основном ужасы и боевики про лучадоров[1]. Он выбрал фильм «Veneno para las hadas», «Яд для фей», провёл меня в атриум и купил нам пива и попкорна. Фильм оказался несвязной историей о том, как две девочки открыли для себя колдовство и это плохо кончилось. Око громогласно смеялся в самые неподходящие моменты, пугая меня, а когда одна девочка заперла другую в сарае и подожгла его, он заорал, будто осёл я испугалась, что он сейчас поперхнётся.