— Что?
Таннеке вспыхнула. Поправила капор и фартук и прошипела мне:
— Поди скажи хозяйке, что они пришли.
Я побежала в дом и нашла Марию Тинс и Катарину в комнате с распятием.
— Пришли Ван Рейвены, — объявила я.
Катарина и Мария Тинс сняли капоры и расправили свои воротники. Катарина, ухватившись за стол, поднялась на ноги. Когда они выходили из комнаты, Мария Тинс поправила в волосах Катарины один из черепаховых гребней, которые та надевала только в особых случаях.
Они поздоровались с гостями в прихожей, а я в нерешительности стояла в коридоре. Когда они пошли к лестнице, Ван Рейвен увидел меня и остановился:
— А это кто у вас?
Катарина бросила на меня сердитый взгляд:
— Одна из служанок. Таннеке, принеси нам, пожалуйста, вина.
— Пусть вино принесет служанка с большими глазами, — распорядился Ван Рейвен. — Иду, дорогая, — сказал он жене, которая уже поднималась по лестнице.
Мы с Таннеке стояли рядом — она в раздражении, я в растерянности. Что это ему вздумалось?
— Ну чего стоишь? — крикнула Катарина. — Ты слышала, что он сказал. Неси вино!
И она принялась карабкаться по лестнице вслед за Марией Тинс, подтягивая грузное тело за перила.
Я пошла в комнату девочек, нашла там бокалы, протерла пять бокалов фартуком и поставила на поднос. Затем я стала искать в кухне вино. Я не знала, где его держат, — в доме редко пили вино. Оскорбленная Таннеке куда-то исчезла. Я боялась, что вино находится в одном из шкафов под замком и что мне придется идти к Катарине за ключом.
К счастью, Мария Тинс это, по-видимому, предвидела. В комнате с распятием на столе стоял полный вина кувшин с оловянной крышкой. Я поставила кувшин на поднос и понесла вино наверх, предварительно поправив капор, воротник и фартук, как сделали мои хозяйки.
Когда я вошла в мастерскую, они все стояли перед картиной.
— Ты опять превзошел себя, — сказал Ван Рейвен. — Тебе нравится, дорогая? — спросил он жену.
— Конечно, — ответила она. Свет из окна падал ей на лицо, делая ее почти красивой.
Когда я поставила поднос на стол, который мы с хозяином подвинули к стене утром, ко мне подошла Мария Тинс.
— Я этим займусь, — прошептала она. — А ты быстрей уходи.
Уже на лестнице я услышала слова Ван Рейвена:
— Где эта большеглазая служанка? Уже ушла? А я хотел хорошенько ее рассмотреть.
— Ну при чем тут какая-то служанка? — веселым голосом воскликнула Катарина. — Рассматривайте лучше картину.
Я вышла наружу и села на скамейку рядом с Таннеке, которая не произнесла ни слова. Мы молча занялись манжетами, прислушиваясь к доносившимся сверху голосам.
Когда они спустились, я ушла за угол дома и так стояла, прижавшись к теплой кирпичной стене, пока они не ушли.
Позже пришел слуга Ван Рейвенов и поднялся в мастерскую. Я не видела, как он уходил, потому что пришли девочки и попросили меня развести в очаге огонь — они собирались печь яблоки.
На следующее утро картины в мастерской не было. Мне так и не удалось взглянуть на нее в последний раз.
Придя в то утро в мясной ряд, я услышала, как какой-то мужчина сказал, что карантин сняли. Я поспешила к палатке Питера. Оба, отец и сын, были там, и несколько человек стояли в очереди. Не обращая на них внимания, я подошла к Питеру-младшему и спросила:
— Вы можете меня быстро обслужить? Мне надо пойти узнать, что делается дома. Три фунта языка и три фунта сосисок.
Несмотря на негодование пожилой женщины, которую он обслуживал, Питер стал взвешивать мне язык. Когда он протянул мне пакеты, она сердито сказала:
— Небось если бы я была молода и улыбнулась тебе, ты и меня обслужил бы без очереди.