Сэр Эдуард Грей продолжает считать не очень удобным выступить теперь в Константинополе с демаршем, придуманным Сазоновым
61
62
63
К концу дня мы узнали о новых вторжениях немцев на наши восточные окраины. Префект Мааса телеграфирует, что жители Афлевилля (департамента Мерты и Мозеля), захваченного немцами и объятого пожаром, в ужасе бежали через Воэвр до Этена, население которого сердобольно приютило их. Что еще серьезнее подтверждаются известия, полученные нами вчера по телефону из Бельфора. Под угрозой значительных сил неприятеля, а именно 14-го и 15-го корпусов, вышедших из Мюльгейма, мы должны были покинуть Мюльгаузен, тот самый Мюльгаузен, освобождение которого преисполнило нас такого восторга, что мы отвергли бы, как кощунство, саму мысль о новом расставании с ним. Мы отошли на линию Реминген Альткирх. Наш 7-й корпус, сильно помятый, по-видимому, находится в довольно тяжелом положении. Быть может, нам следовало бы с большей осторожностью двигаться вперед в местности, где мы не имеем права приносить ложные надежды, за которыми следует жестокое разочарование, и подвергать жителей репрессиям со стороны их вчерашних господ.
Вторник, 11 августа 1914 г.
Граф Сегени уехал, тронутый той корректностью, с которой до последней минуты относились к нему французские власти и население Парижа, но положение между Австрией и нами не изменилось ощутимым образом, наши дипломатические отношения порваны, однако обе страны не находятся в войне между собой. Это неопределенное положение благоприятно для Австрии, она имеет свободу действий против России, а ее флот, не понесший ущерба, сможет беспрепятственно маневрировать в Адриатическом море. В наших собственных интересах было бы развязать себе руки. Если Италия вздумает все же сблизиться с Австрией и заключить с ней какую-либо сделку, мы рискуем способствовать этому торгу своим бездействием. Во всяком случае, если мы не будем искренне рассматривать врагов наших друзей как своих врагов, мы поневоле будем казаться нашим союзникам изменниками. Мессими и Оганьер не перестают утверждать, что с военной и морской точек зрения наш странный нейтралитет может стать опасным. Думерг еще раз предлагает британскому правительству снестись с нами относительно необходимых решений. Он предлагает ему соединить свою эскадру с нашей и освободить Антивари от блокады. Но доподлинная формалистка Англия желает, чтобы ни в коем случае не открывали враждебных действий против Австрии без предварительного ритуала объявления войны
64
Как и вчера, он оставляет вопрос об Австрии в прежнем положении и обращает все свое внимание на Бельгию. Под Льежем никаких новых событий. Большинство фортов продолжает свое сопротивление. Войска, обложившие город и, по-видимому, принадлежащие к шести различным корпусам, начали с образцовой систематичностью земляные работы. В направлении Тирлемона передовые посты 1-й бельгийской дивизии находятся в контакте с небольшими неприятельскими отрядами всех родов оружия. Немцы в двух местах взорвали железнодорожное полотно между Льежем и Лувеном
65
Английское министерство иностранных дел, как и мы, одобрило прекрасный ответ, данный Бельгией на неуклюжие ухищрения Германской империи
66
Неподвижность неприятеля на бельгийском фронте, несомненно, означает перегруппировку его армий для предстоящих атак. Тем временем немцы проявляют наибольшую активность и жестокость в Лотарингии, особенно севернее Мааса. Одна группа кавалерии двинута была на Марвилль; одна дивизия была брошена на Манженн. Несчастные коммуны, которые я так часто посещал со времени моих первых, далеких выступлений на политической арене и население которых оставалось во всех обстоятельствах столь верным мне, вам снова приходится первыми страдать за подвергшуюся нападению Францию!
Впрочем, я в своей елисейской тюрьме почти не имею информации о том, что делается в главной квартире. Я дружески жалуюсь на это военному министру. В письме, адресованном сегодня утром мне лично, он «под честным словом» уверяет, что знает не больше моего. Это мало. Это очень мало. Мы принимаем с ним меры, чтобы наша служба связи с Витри-ле-Франсуа функционировала быстрее и регулярнее. Разумеется, ни Мессими, ни я не думаем вмешиваться в руководство военными операциями или связывать свободу действий командования, но как могут глава государства и правительство выполнять все свои обязанности перед страной, если они не имеют точной информации? Ни конституция, ни закон не регулируют отношений между различными государственными властями в военное время. Еще меньше установлены ими отношения между исполнительной властью и высшим командованием. Нам придется, стало быть, опытным путем согласовывать функционирование различных, но одинаково необходимых для жизни нации и для подготовки победы ведомств, придется шаг за шагом налаживать это, причем потребуется добрая воля всех участников.
Генерал Жоффр сообщает нам, что немцы взяли заложников в Эльзасе и во французских деревнях, занятых ими в Лотарингии. Они расстреливали мирных граждан. Тем не менее в сообщении, публикуемом агентством Вольфа, последнее перетасовывает роли и представляет дело наоборот: «Из рапортов о боях под Льежем явствует, что местные жители стреляли из засады по немецким войскам и истязали врачей, перевязывавших раненых. Из Метца тоже получены сведения, что на французской границе частные лица стреляли в немецкие патрули. Из этих фактов следует, что как во Франции, так и в Бельгии организуют партизанскую войну против немецких войск. Поэтому наши противники могут только себя винить, если война будет вестись с неумолимой строгостью». Ясно, что все это сообщение составлено только ради содержащейся в конце его угрозы. Я не могу себе представить мирных бельгийских поселян, нападающих на валлонских полях на батальоны пехоты. Во всяком случае, на восточных окраинах Франции нет ни одного годного для службы мужчины, который не был бы мобилизован. Стало быть, вольные стрелки, о которых осмеливается говорить агентство Вольфа, должны рекрутироваться из стариков, женщин и детей, но можно ли серьезно утверждать, что в наших мирных деревнях люди, которых их возраст или пол призывает к домашнему очагу, схватились за охотничьи ружья отсутствующих членов семьи, чтобы осыпать свинцовым горохом солдат неприятеля?
Между тем наш посланник в Стокгольме посылает нам новые образцы ложных известий, тучами распространяемых германской пропагандой. В речи перед рейхстагом имперский канцлер определенно признал, что вторжение в Люксембург и Бельгию являлось нарушением международного права, но он добавил среди единодушных рукоплесканий, что нужда отменяет законы, а под нуждой понималась, конечно, угроза занятия Бельгии империалистической и вероломной Францией. В манифесте к своему народу от 6 августа, третьем по счету со времени объявления войны, Вильгельм II утверждает, что теперь дело идет о жизни и смерти империи и что немцы принесут в жертву все до последнего человека, до последнего коня, чтобы обеспечить себе победу. Взятие Льежа берлинская пресса прославляла как беспримерный военный подвиг. И везде тот же лейтмотив: «Жители городов на французской границе стреляли в немецких солдат, поэтому последние отныне не будут останавливаться на постой в частных квартирах».