По красивой долине Мозлотты мы спустились до Корненкура, затем поднялись к горному проходу Брамон среди изумительных сосен и душистых трав. Перейдя Вогезы, мы очутились в Эльзасе. Дорога вьется зигзагами вдоль верховьев Туры до деревушки Крют. Там мы сделали привал, чтобы осмотреть расположение некоторых частей. К нам бегом устремились солдаты, а также детвора, мальчики и девочки, которые преподнесли нам цветы. Но Лоти, который никогда не был в Эльзасе и даже в Вогезах, удивляется, что эти школьники говорят на немецком диалекте. В самом деле, они гораздо хуже знают французский язык, чем школьники в нижней долине Туры.
В Крюте мы сменили наши закрытые автомобили на открытые, более легкие, чтобы легче можно было взобраться по склонам Грибкопф. Мы едем по новой дороге, недавно проложенной офицерами инженерных войск. Она медленно ползет вверх среди сосен и буков. Так мы доехали до Миттлаха. Эта деревня делится на две части потоком, который затем впадает в реку Фехт, выше Метцераля. Когда мы были вынуждены уйти из Мюнстера, немцы продвинулись вперед не только до Мюльбаха и Метцераля, но и до Миттлаха и оставались там до 26 апреля. В этот день они чуть было не были захвачены врасплох нашими войсками и убежали. В церкви устроена школа для девочек. Мы входим. Там находятся около шестидесяти девочек. Только две из них знают несколько слов по-французски. Две девочки просят меня, одна на ломаном французском языке, другая по-немецки, чтобы я вернул их отцов, которые были эвакуированы и интернированы, эти приемы, на которые Баррес вполне правильно обратил общественное внимание, не изжиты еще полностью. Я записал имена и сделаю необходимые распоряжения. Дюжина девочек, одетых по-эльзасски, подносят мне букеты. Класс мальчиков открыт только около десяти дней назад. Я остановился там на несколько минут, затем мэр, который говорит по-французски, провел меня в помещение мэрии. Здесь я прочел на стене бесхитростную надпись: «Коммуна Миттлах снова стала французской 26 апреля 1915 г.». Рядом мой портрет, убранный трехцветным флагом. Население, собравшееся, впрочем, в небольшом числе, встречает меня с любопытством и симпатией, но гораздо сдержаннее, чем население нижней долины Туры. Конечно, в головах этих людей бродит мысль, не опровергнут ли факты завтрашнего дня то, о чем говорится в сегодняшней записи на стене мэрии.
Завтракаем с генералом Пуидрагеном на командном посту подполковника Брусса, командующего группой стрелков 66-й дивизии. Мы находимся здесь в секторе генерала Серре, нашего бывшего военного атташе в Берлине, а ныне командующего этой дивизией. Он приехал на минуту в Крют повидаться с нами, но должен был сейчас же уехать в Сент-Амарен, где состоится большое торжество по случаю раздачи наград. Вместо него с нами остался генерал Пуидраген. Командный пост подполковника Брусса помещается в церковном доме. Миттлахский священник, немец из Германии, поспешил убраться оттуда. Поваром у подполковника служит главный повар английского короля, француз, мобилизованный в армию, и блюда подавались нам отменные. Мы никак не ожидали такого обильного стола в небольшой эльзасской деревушке, в которую продовольствие с трудом доставляется по горным дорогам.
После завтрака посетили амбуланс, военное кладбище, пулеметную роту и затем отправились приветствовать созванный мэром коммунальный совет. Только два члена его знают французский это ветераны 1870 г. Затем мы поднялись с южной стороны Миттлаха к лагерю стрелков и к наблюдательному пункту в Брайтфирсте. Оттуда мы увидели окопы в Ленже и Барренкопфе и очень далеко, на горизонте, Оберланд и Альпы. День выдался спокойный. Вчера вечером мы отразили сильную контратаку немцев, и сегодня обе стороны, по-видимому, дали себе передышку. Лоти не прельстила мысль подняться на наблюдательный пункт, он ушел помечтать на склоне горы, в лесной прохладе.
Вернулись прямой дорогой в Крют, где нас ожидали солдаты и жители. На этот раз население оказало нам очень горячий прием. Наши автомобили уехали наполненные цветами. При чудесной погоде мы поднялись на Вентронский перевал, а оттуда едем в Тильо, Рамоншан и Летрей, куда мой друг Морис Бернар пригласил меня с Лоти в свою тихую виллу. Мы провели здесь среди друзей вечер на лоне прекрасного вогезского ландшафта, вечер, который при других обстоятельствах должен был бы доставить самое тонкое наслаждение.
Понедельник, 9 августа 1915 г.
Проснувшись утром, увидел перед собой зрелище спокойной и безмятежной природы. Она, можно сказать, возмущает своим бесстрастием Долго беседовал с Морисом. Затем отправились через Бюссанское ущелье в Урбес и Вессерлинг. Генерал Серре ожидал нас в конце красивой аллеи, ведущей к замку и заводу. С обеих сторон за шпалерами войск сгрудились восторженные обыватели. Меня встречают уже как старого знакомого, более непринужденно, чем несколько месяцев назад. Дома, деревья, все украшено флагами. Отовсюду слышны только крики: «Да здравствует Франция!» В сопровождении генерала Серре мы отправляемся в Сент-Амарен, где нам был оказан еще более горячий прием. Мне навстречу устремляются женщины, подносят мне целые охапки цветов. Вхожу в мэрию.
Мэр произносит приветственную речь. Я с грехом пополам отвечаю: меня душат слезы. За стенами школы мальчики и девочки стоя поют Марсельезу. Я узнал большую часть из них. Благодарю их, поздравляю их, ободряю их, не знаю толком, что сказать им.
Тот же прием в Мооше. На левом, гористом берегу Туры лежит обширное военное кладбище, устроенное в виде террас. Над кладбищем развевается огромное трехцветное знамя. Местные жительницы поддерживают кладбище в образцовом порядке. Здесь погребен среди своих собратьев по оружию писатель Поль Аккер.
Проехав Виллер и Бишвиллер, мы спускаемся прямой дорогой до Танна, где я не был с начала войны. Мой приезд не был объявлен населению. Когда мы приехали, город казался вымершим. Мы проезжаем по пустынным улицам. Многие дома разрушены или повреждены. Со времени Тридцатилетней войны Танн не подвергался подобному опустошению. Что касается Старого Танна, лежащего внизу, у входа в большую Эльзасскую равнину, то он представляет собой одни развалины. Не узнанные никем, мы спокойно направляемся пешком к кладбищу. Сторож показывает нам могилы Макса Барту, молодого Бенака и двух их товарищей все они были скошены несколько месяцев назад немецкой гранатой
2
Среди восторженных приветствий населения мы возвращаемся через Бишвиллер и Виллер. Здесь мы нашли наши легковые машины, которые повезли нас по новому военному шоссе к великолепному наблюдательному пункту, расположенному против Гартманнсвайлеркопфа, этой залитой кровью горы, которой наши солдаты дали прозвище Старый Арман. Мы видим перед собой эту гору, совершенно лысую и порыжевшую, с извилистыми линиями французских и немецких окопов. Мы слышим свист пуль, и нам советуют не поднимать голову над кустарником. Путь к наблюдательному пункту ведет, впрочем, через подземный ход. Пьер Лоти не последовал за нами. Он остался ниже, у стоянки наших солдат, там, где среди деревьев бьет родник. Вспомнив свой Стамбул, он совершает омовения.
Однако он садится с нами в автомобиль, и мы отправляемся в путь. Мы то пересекаем зигзагами густую чащу буков и ясеней, то погружаемся под сень громадных колоннад из сосен, елей и пиний. Сделали привал в живописном Томаннсплаце, где под листвой деревьев построен бревенчатый барак и кресты указывают могилы. Для нас приготовлен был весьма приличный завтрак. Солдаты смастерили красивые «карточки» с меню на сосновых дощечках с рамкой из коры. Во время завтрака оркестр стрелков исполнял «Сиди Брагим» и несколько других вещей. Он приготовил нам также следующий сюрприз: мы неоднократно слышали в глубине леса звуки рога, и при виде этих молодых людей, идущих на бой, нам казалось, что мы воистину слышим: