Реакция на опасность у «гундосов» была весьма похожей на таковую у прочих разумных существ – они страдали «медвежьей болезнью».
Безногий перехватил по дороге «туда» молоденькую трясущуюся гундешманку и попытался выяснить, что слышно о мурлышке, но девица лишь заплакала и расписалась в неодолимом страхе прямо на ботинки капитану. Зигфрид сочувственно утер рукавом ей слезы и отпустил. Сбор агентурных сведений обещал быть безрезультатным.
Впрочем, он и не потребовался. Соседний квартал внезапно взорвался дружным хором визга, воплей и рева. Капитан тотчас сорвался с места и, не разбирая дороги, бросился в темноту подземных переходов. Тоннели между кварталами были запутанными, загаженными и узкими, а потому, когда Безногий добрался-таки до места событий, там уже все закончилось. Уцелевшие меркантильцы, прозрачно-голубые от ужаса, что-то наперебой объясняли озирающимся солдатам, а старший патруля, судя по погонам на тяжелом скафандре – капитан, медленно обходил испачканное синими пятнами место преступления.
– Хай болт свинтил? (Куда она убежала?) – схватив за шкирки двух подростков, спросил Зигфрид по-гундешмански.
– Хучи! (Туда!) – мальчишки показали в разные стороны.
– Хоп? (Давно?) – ничуть не удивившись, спросил капитан.
– Беса ме... (Уже минуту...) – немного подумав, авторитетно заявил первый пацан.
– Ёк, беса мучо (Нет, уже секунду), – возразил второй. – Мэй ба мац мо (Или даже больше).
Безногий выпустил пацанов и пошарил взглядом в толпе, разыскивая более надежных свидетелей. Он хотел найти каких-нибудь пришельцев, поскольку показания свихнувшихся от ужаса «гундосов» сейчас не стоили ни гроша. Наконец он высмотрел какого-то оборванца – издалека вроде бы землянина или суперманоида – и решительно направился к нему. Заметив капитана, оборванец засуетился и, прикрываясь толпой, нырнул в подворотню.
– Эй! – крикнул Безногий по-русски и на всякий случай добавил по-гундешмански: – Стайять, чмоо! (Постой, друг!) Хальт! (Погоди!)
В темной глубокой подворотне – фактически жилой пещере, только низкой, узкой и вонючей – его ожидало лишь эхо от звякнувшей стеклотары. Зигфрид согнулся в три погибели и, кряхтя, заполз в «помещение». Оборванца видно не было, но, судя по запаху, он ушел именно этим путем и был это все-таки не «гундос», а человек – в подвале стоял русский дух: водки, лука и табака.
– Земляк! Я просто спросить хотел...
Глаза привыкли к полумраку, и капитан обнаружил, что из подвальчика открывается сразу пять метровых в диаметре тоннелей. По какому из них ушел «земляк», определить было невозможно, зато в крайнем левом сверкнули белые клыки, и раздался знакомый рык.
– Тихо! – приказал Безногий. – Ну, ты и устроила тут... Это ж полный пердимонокль!
Мурлышка перестала рычать и виновато муркнула.
– Да, я понимаю, – Зигфрид уселся на пол и поманил зверя. – Я понимаю, инстинкты, они сильнее разума... Вот у меня на планетоиде Раздолбания-11 случай был. Пошли мы с киносапиенсом Пол Потычем Жучкиным на старый рудник, там в одной из штолен серебряная жила была недоработанная. Промспособом ее ковырять было уже невыгодно, а так, кайлом, еще кое-что можно было добыть. Идем, значит... Потыч уже язык высунул от жары – на Раздолбании лето жаркое, как в Сахаре, – и вдруг навстречу нам две сучки, ну в смысле женщины киносапиенсовские, да у обеих течка! Тут я Пол Потыча только и видел.