— Четыре года прошло, как мы последний раз играли, — сказал Рефик.
Осман рассмеялся, словно услышал веселую шутку:
— Так почему бы сейчас не повторить то, что было четыре года назад?
— Ну да, конечно, — сказал Омер. — Может, и сыграем снова. — Ему вспомнилась старая шутка: — Мы четыре года играли тут в покер, а ваша мать сидела внизу. Мы стали инженерами, а она никем не стала.
Эта была шутка Ниган-ханым, которую она в свое время очень любила повторять, но Осман усмехнулся, как будто услышал ее впервые, и похлопал Омера по спине — неожиданно, но не сильно.
— Да, четыре года игры в покер… Кстати, вы ведь втроем играли. Где же третий?
— Мухиттин обещал прийти, — сказал Омер. — Я его, между прочим, уже один раз видел.
— На ужин вы, конечно же, останетесь? Нет? Как же так? Это никуда не годится. Ну хорошо, тогда расскажи еще немного, что делал в Лондоне. Сильно они нас обогнали?
— Сильно!
— Да… Но у нас теперь тоже кое-что делается. Как тебе на родине? Виден прогресс, а?
Дверь открылась, и вошел Мухиттин — как всегда, резкими, быстрыми шагами. Внимательно поглядел на Османа, точно не был с ним знаком.
— Ну, вот и третий пришел! — оживился Осман. — А мы как раз о тебе говорили.
Мухиттин никогда не был особенно дружен с Османом, поэтому его, должно быть, удивило это горячее приветствие. Насмешливо улыбнувшись, он переспросил:
— О чем говорили?
— О тебе! — сказал Рефик. — Вспоминали, как мы в старые времена играли в покер.
Мухиттин пожал руку Осману. Потом осведомился у Рефика и Омера, как они поживают, уселся в кресло, стоящее в углу взял со стола газету и принялся ее листать.
— Пожалуй, оставлю я молодежь наедине, — сказал Осман. Уже подойдя к двери, он остановился и спросил Мухиттина: — Как поживает твой сборник стихов?
— Спасибо, неплохо, — пробормотал тот.
— Да, оставлю-ка я вас наедине. Вы теперь инженеры, а мама так никем и не стала. — Он еще раз усмехнулся и осторожно прикрыл за собой дверь.
— Что случилось? — спросил Омер. — Почему ты нынче такой смурной?
— Ты же знаешь, я его недолюбливаю, — кивнул Мухиттин в сторону двери. — Или забыл? Ты, Рефик, не обижаешься на меня за то, что я так говорю?
— Нет, что ты!
— Кстати, а что вы обо мне говорили, пока меня не было?
— Да так, ничего особенного. Вспоминали старые шутки, — сказал Омер.
Замолчали. Никому не хотелось говорить. Слышны были голоса снизу и тиканье часов, стоящих у двери.
— Ох уж эти радости семейной жизни… — протянул Мухиттин. Встал с кресла, снял очки и начал протирать их платком.
— Ты их тоже недолюбливаешь? — спросил Омер.
— Даже и не знаю, что сказать. Не пойму: то ли любить, то ли ненавидеть.
Омер, улыбаясь, подошел к Мухиттину.
— Я тебя понимаю, — сказал он, положив руку другу на плечо. Поскольку он был намного выше Мухиттина, выглядело это так, как будто старший брат утешает младшего.
— Омер немного рассказал о себе, — сказал Рефик.
Мухиттин снова сел в кресло и надел очки.
— И что же ты рассказывал?
— Давай поговорим об этом как-нибудь потом.
— Хорошо. К тому же я сейчас надолго не задержусь. Мне нужно ехать в Бейоглу, я обещал. Зашел на минутку, чтобы тебя повидать.
— Все еще ездишь в Бейоглу, а? — спросил Омер.