Он имел в виду Рефика. Рефик позвонил ему на работу и заявил, что хочет поговорить. Голос в телефонной трубке показался Мухиттину дрожащим, неуверенным и подавленным. Это было, по меньшей мере, непривычно.
— Он поэт или писатель?
— Что? А, нет-нет, он инженер! Литераторы в здешние мейхане не очень-то заглядывают. Если вы хотите увидеть кого-нибудь из них, вам нужно ехать в Бейоглу. А мой друг — инженер. Мы с ним вместе учились. Он, правда, тоже редко здесь бывает. Он у нас из Нишанташи! — И Мухиттин усмехнулся. Потом увидел, что курсанты тоже начали улыбаться, и почувствовал раздражение. Они, во-первых, сами не знали, над чем смеются, а во-вторых, получалось так, что смеются они над Рефиком. Кем бы он ни был, над друзьями Мухиттина этим юношам смеяться не следовало. Это была его привилегия.
— Над чем, интересно, смеемся? — спросил он, нахмурившись. Потом решил, что зря он с ними так сурово, и продолжил: — Да, он в Бешикташе не бывает. Живет в Нишанташи. Ему сюда идти — вниз спускаться, сами понимаете. Кстати, Бешикташ теперь во всех значениях оказался внизу Раньше наши господа жили во дворце, а теперь — в Нишанташи!
Сказал и усмехнулся: «Прямо-таки афоризмами изъясняюсь! Как бы эту мысль еще лучше выразить? Например, так: когда господа перебрались из дворцов в Нишанташи, возникла республика. Нет, это не очень хорошо звучит. Как бы по-другому сказать?» Вдруг он с сомнением посмотрел на курсантов:
— Вот вы улыбаетесь, а поняли ли, что я сказал?
— Раньше был султан, а теперь вместо него торговцы, — сказал Барбарос. — Но в этом Бешикташе все равно ничего не меняется.
— Фу, глупость сморозил! — бросил Мухиттин. — Прямо фраза из школьного учебника. — Он заметил, что Барбарос огорченно насупился, но ему было все равно. Отхлебнул вина из бокала и стал обдумывать свой афоризм: «Из дворца в Нишанташи… А, вот и он!»
Рефик стоял у входа и озирался. Мухиттин некоторое время сидел, не окликая друга, и рассматривал его лицо. На лице этом застыло какое-то неопределенное выражение, в котором проглядывало и отвращение, и нерешительность, и тоска. Должно быть, он злился на себя за то, что вынужден был прийти в это пошлое мейхане.
«Хорошо, что я договорился встретиться с ним именно здесь, — подумал Мухиттин. — Посмотрим, как он запоет в моей помойной яме. Его гостиные у меня уже в печенках сидят». Подождав еще немного, он помахал Рефику рукой. Тот подошел к столику, и Мухиттин увидел лицо друга вблизи. «Действительно, что-то с ним не так! — удивленно подумал он и начал раскаиваться, что зазвал Рефика в такое место. — Что же случилось?»
Мухиттин подвинул Рефику стул, познакомил его с курсантами и спросил, что он будет пить, при этом продолжая внимательно изучать его лицо. «Да, у него явно какой-то камень на душе!»
Некоторое время говорили о всяких пустяках. Когда принесли вино, Рефик напомнил:
— Ты, помнится, хотел подарить мне свой сборник.
Вчера они говорили об этом по телефону. Мухиттин достал книгу. На обложке было написано: «Нежданный дождь». «Надо сделать дарственную надпись, — подумал он. — Они смотрят на меня и гадают, что же я такое напишу. Уф, целая церемония!» Потом ему вспомнился один недавний случай.
— В издательство, которое опубликовало мой сборник, зашел один пожилой чиновник, издававший книгу на собственные средства. Всем, кому случилось оказаться поблизости, он раздавал свои книги и надписывал их. Спросил, чем я занимаюсь, и, узнав, что я поэт, торжественно надписал: «Моему дорогому другу, поэту Мухиттину, чьи стихи доставили мне немалое удовольствие». — Он засмеялся, но, увидев, что Рефик по-прежнему невесел, замолчал.