Дойдя до двери, каждый чувствовал необходимость сказать что-нибудь приятное Омеру и Назлы.
Когда все ушли, Мухтар-бей зевнул и сказал:
— Ну вот и славно.
— Кажется, все хорошо прошло. Правда? — тревожно спросила Джемиле-ханым.
— Хорошо, тетушка, замечательно! — сказала Назлы и стала что-то рассказывать Перихан.
Потом собрались уходить и Рефик с женой. При виде живота Перихан на лице у Мухтар-бея появилось выражение беспокойства. Потом он взглянул на Мухиттина и поспешно отвернулся. Стал все так же тревожно смотреть на Омера.
— Мухтар-бей, я, пожалуй, пойду, — мягко сказал Омер. — Посидим поговорим с друзьями.
— Зачем? Вы и здесь могли бы посидеть! — сказал Мухтар-бей, но его сонные глаза говорили совсем другое.
Подумав, что сейчас это будет очень уместно, Омер поцеловал руку своему будущему тестю, а затем и Джемиле-ханым. Расчувствовавшийся Мухтар-бей заключил его в объятия. Потом привычно, по-отцовски расцеловал Назлы.
— Ты ведь завтра к нам придешь? Я возвращаюсь в Анкару, а мне хотелось бы повидаться с тобой до того, как ты уедешь обратно на строительство.
— Конечно, приеду! — ответил Омер и посмотрел на Назлы. Ему хотелось попрощаться с ней как-нибудь так, чтобы другие этого не заметили — в знак душевной близости и любви. Но не получилось. Они просто посмотрели друг на друга. Омер испугался, что длинное зеленое платье Назлы может показаться ему смешным. Потом вспомнил и о других своих страхах. Он боялся, что может упокоиться, раствориться в семейной жизни, удовлетвориться обыденным.
От Айазпаши до Таксима дошли пешком. Мухиттин шел впереди один и внимательно смотрел по сторонам. Рефик держал жену под руку. Омер шел чуть позади, глядя то на Рефика и Перихан, то на широкое лазоревое небо, прорезанное ветвями деревьев с только что распустившимися листьями. «Стремлюсь ли я еще к чему-нибудь? Честолюбив ли по-прежнему?»
Эти же вопросы он задал Мухиттину, когда Перихан ушла наверх, а они остались одни в пустой гостиной дома в Нишанташи.
— Да, я тоже сегодня об этом думал, — ответил Мухиттин. — Ты мне уже не кажешься таким неумеренно жадным до жизни и честолюбивым. Год назад, уезжая в Кемах, ты был совершенно другим человеком.
— Вот как? И что заставило тебя так подумать?
— Вот уж не знаю, как такие вещи становятся понятны. Может быть, дело в самой помолвке. Может быть — в выражении твоего лица.
— Нет, ты ошибаешься! — почти закричал Омер. — Я стал теперь еще более честолюбивым, я хочу добиться от жизни еще большего, чем раньше! Но сейчас я настолько в себе уверен, что не вижу необходимости кричать об этом на каждом углу. Настолько! Поэтому стараюсь вести себя тише. Так что ты ошибся!
— Нет, я не думаю, что ошибся, — сказал Мухиттин холодно и отстраненно.
— А вот и ошибся! Ты хоть знаешь, сколько денег я заработал за этот год? Сорок тысяч. Да! И даже больше. А в следующем году заработаю больше в два раза. Я договорился с двумя недавними выпускниками инженерного училища, что…
— О чем беседуете? — спросил Рефик, входя в гостиную с самоваром в руках.
— Омер рассказывает, какой он честолюбивый.
— Именно! А еще я хотел тебя, Мухиттин, кое о чем спросить. Как насчет самоубийства в тридцать лет? Покончишь с собой или как?
— Подождите немного, я сейчас схожу за чашками и вернусь, — сказал Рефик. Он радовался, что все идет, как он хотел, — между друзьями, как всегда, начался спор.
— Увидишь, — сказал Мухиттин. — В свое время увидишь.
— Да нет, ты не сможешь этого сделать.