С каждым словом его речь становилась все более неразборчивой, но я понял о ком идет речь. Не так уж редко мне приходилось слышать как пропойцы всех возрастов жалуются на одно и то же: на жен, которые не дают им пить, на детей, которые их забыли, на работу, на которую надо ходить, даже на жизнь, которая не удовлетворяет их высоким требованиям.
Она просто горгона, простонал толстяк, Все сидит там и вышивает И ает ию Его речь перешла в бессмысленное бормотание.
Я заказал еще пива. Толстяк, правда, не совсем раскис. Когда подошла официантка, он поднял на нее осоловевшие глаза и заказал еще «двести пятьдесят». При этом он достал бумажник и, порывшись в нем, протянул девушке купюру довольно крупного номинала. Я заметил, что таких бумажек у него солидная пачка.
Кто «горгона»? Я не мог оторвать взгляда от денег.
Моя жена! Он взвыл так, что за соседним столиком сразу несколько человек повернули головы. Вечно достает! Она у меня Тут он запнулся.
Официантка принесла выпивку и с невозмутимым видом удалилась.
Понятно, выдавил я из себя, все еще думая о деньгах.
Толстяк наклонился ко мне. При этом стол под ним жалобно застонал.
Она ведь у меня из этих ик! богатеньких была, он как-то странно усмехнулся, Из кровососов этих, что в семнадцатом в расход пустили.
Ясно.
Столько крови у народа высосали. Даже теперь Она у меня кровь пьет. Совсем уже замучила. А потом Потом сидит себе вышивает. И Библию читает. А глаза Глаза такие большущие Он опять стал бормотать, и я не разобрал ни слова. Кто-то за соседним столиком затянул песню и ее тут же подхватила вся компания.
Я ик! Уже не боюсь ее Раньше боялся, а теперь нет Он опрокинул еще одну рюмку и наполнил следующую. Не боюсь, и все.
Он продолжал нести что-то о «горгоне» и «кровопийце», но я уже не обращал внимания. Лишь один раз я отвлекся от своих мыслей когда он внезапно перевернул рюмку и показал мне ее дно.
Вот такие. Огромные Смотрит на меня этими глазищами а я не могу даже пошевелится. Аж кровь в жилах стынет.
Я начал жалеть что вообще подсел к этому типу. В глубине бара освободился столик, и я подумал, не пересесть ли мне туда. Он продолжал говорить. Что-то о своей жене «горгоне» и «кровопийце». Спустя десять минут мне стало казаться, что я знаю их супружескую жизнь наизусть.
Не боюсь я ее! Его кулак опустился на стол так, что рюмка подпрыгнула, Не боюсь и все. Не сегодня
Неожиданно он перегнулся через стол и схватил меня за плечо. В этот момент я подносил бокал ко рту, и в итоге несколько капель пролились мне на подбородок.
Сегодня я выпил, он хихикнул, А она этого не любит
На секунду я заметил, как в его глазах промелькнуло торжество, а потом внезапно он сник. Словно передо мной был не человек из плоти и крови, а резиновая кукла, которую аккуратно прокололи иголкой. Толстяк тяжело сел и замолчал.
Признаться, мне стало его жалко. Иногда человеку нужно выговориться. Но кому, если рядом никого нету? Если оглядываешься на прошлое и видишь там лишь «горгону» и «кровопийцу»? Это как в фильме с Брюсом Уиллисом: он встречает маленького мальчика (то есть себя, только ребенком), и мальчик спрашивает: «Ты стал летчиком?» «Нет». «А у тебя есть собака?» «Тоже нет». «Боже, я вырос неудачником».
Последний глоток показался мне отвратительным. Если бы вдруг выяснилось, что напитки здесь разбавляют ослиной мочой, это не явилось бы новостью. Я встал. Заметив это, толстяк оживился. Он сделал попытку подняться, еще более неудачную, чем предыдущая и так же тяжело бухнулся на сидение.
Надо идти домой простонал он. Надо ид
Я подхватил его подмышки и помог встать. Кто-то за соседним столиком отколол по этому поводу шутку, но я не обратил внимания. Кое-как мы протолкались к выходу.
На улице стояла глубокая ночь. Звезд почти не было, зато луна полная и кровавая, светила как прожектор.
Ты где живешь? Спросил я.
Толстяк застонал, выпрямился и разлепил наполовину прикрытые веки. Я надеялся, что свежий воздух приведет его в чувство.
Здесь, близко Он опирался на меня всем своим телом. Кажется, я уже говорил, что он напомнил мне кита, только теперь было совсем другое сравнение господи, он весил целую тонну!
Вдоль по улице стояли обыкновенные пятиэтажки. Свет горел только в некоторых окнах вечная болезнь спальных районов. Завтра на работу и все такое. Эти дома всю жизнь напоминали мне клетки закопченные, многолюдные и страшно сырые. Будто неумелая рука переворачивала ведерки с песком.
Все еще опираясь на мое плечо, толстяк ткнул пальцем в сторону одного из таких домов. Наверное, со стороны мы напоминали двух закадычных друзей, возвращающихся с затянувшейся пьянки.
У подъезда, доставая ключи, он вновь принялся бормотать, но я не разобрал ни слова. Мы вошли. Лифта не было и в помине, а впереди лежала темная лестница. Я глянул вверх, туда, где в пролетах между этажами должен был виднеться свет, но ничего не увидел.
Подняться на третий этаж было непростым делом. Толстяк сопел и кряхтел так, будто это он тащил меня всю дорогу, и я ровно сорок семь раз (по одному на каждую ступеньку), проклял ту минуту, когда я вообще сел с ним за один столик. На последней ступеньке я снял его руку с плеча и прислонил толстяка к стене. Прогулка на свежем воздухе и экстремальный подъем отрезвили его. Он вновь принялся бормотать
Она дома Дома. Сидит там и вышивает И читает
Я нажал на кнопку звонка.
Читает она Библию
Я не сразу понял, что произошло. Дверь открылась, но света не было. Вместо этого я почувствовал как рядом возник кто-то третий. И я увидел глаза.
Огромные. Даже больше, чем донышки стакана. Словно внутрь той самой рюмки, что показывал мне толстяк, положили по светодиоду.
И, кроме того, я не просто почувствовал чье-то присутствие. Я ощутил как женские руки увлекают меня следом, а потом дыхание и укус, чуть пониже мочки. Толстяк за моей спиной тихо захныкал: она вновь сделала это.
В этот момент я понял, почему он так усердно напивался. Ведь алкоголь всасывается в кровь, а вампиры «кровопийцы» и вурдалаки, как впрочем, и нормальные люди, не любят, когда их напитки разбавляют
Колумбы и звезды
Знаешь, у меня был приятель, который вот так сошел с ума.
Как «так»?
Просто сидел и смотрел на небо, в точности как мы с тобой сейчас, и в конце концов, увидел.
Что «увидел»?
Не «что», а «кого». Пришельцев, ясно кого.
О чем это ты?
Они сидели на крыльце и потягивали пиво из банок. Был август, середина дня самое время, чтобы посидеть в тени и выпить чего-нибудь холодного.
Что только не привидится со скуки.
Это уж точно.
Оба посмотрели вверх. Небо имело необычайно голубой, даже бирюзовый оттенок. Минуту они молчали.
А этот приятель твой, что он увидел?
Не знаю. Может, летающую тарелку, а может и сказочного дракона, кто его разберет.
Тогда почему мы ни ты, ни я, ничего не видели?
Я же сказал: кто его разберет.
Они открыли по свежей банке и вновь погрузились в ленивую дремоту.
Жарко сегодня.
Ну да.
Знаешь, я тут подумал то есть вспомнил одну историю.
Валяй.
Я где-то читал, что когда корабли Колумба подплывали к берегам Америки, местные жители их не видели, только буруны на море.
Как это только буруны?
Не знаю. Но только волны они и видели.
И никаких кораблей?
Никаких.
Что-то я не понимаю.
Ну, это как бы их мозг отказывался верить. Ведь кораблей они до этого в глаза не знали.
Вроде как ПСИХОЛОГИЯ шутила.
Точно.
И что?
А, может, мы тоже не видим их как те индейцы?
Кого инопланетян!?
Их самых. Может, мы тоже пока еще не в состоянии поверить? То есть я хочу сказать
Ладно, понял А! Ерунда все это.
Наверное.
Они отхлебнули еще по глотку.
Мне домой пора.
Давай.
Знаешь, вот смотрю на тебя и завидую живешь один, сам себе хозяин. Никуда торопиться не надо.
Угу.
И они разошлись.
А позже, тем же вечером, один из них вышел на крыльцо, закурил и долго смотрел на звезды. Индейцы, Колумб, корабли. А если и вправду? Что, если, никогда не знавшие морских путешествий индейцы и в самом деле НЕ УВИДЕЛИ тех кораблей, а видели только то, к чему привыкли синюю гладь океана, волны и буруны на море?