Оглашаю тему исследования, в которой звучит концлагерь Бабьего Яра, и читаю на лицах комиссии одобрительную оценку. Им это интересно, понимаю я. Готовлюсь начать доклад по сути, только открываю рот, как слышу голос с самого края стола напротив.
«Роль человеческого самопожертвования как сила выживания узников Сырецкого концентрационного лагеря» так полностью звучит ваша тема, проговаривает твердый, медленный голос с нерусским акцентом. Его обладатель, неизвестный мне член комиссии, уставился на меня внимательным изучающим взглядом из-под стекла очков. Я ответно обращаю внимание на него.
Темно-коричневый костюм недешевого кроя, строгий галстук, и такие же строгие глаза, оценивающе-пытливые, будто смотрят сквозь меня и весь мир. Аккуратная бородка придавала этому ученому интеллигентный вид, сочетавшийся с крепким спортивным телосложением. Лет под сорок, похож на уверенного, преуспевшего в жизни мужчину. Иностранец, точно.
Совершенно верно, подтверждаю кивком я процитированное им.
Так вот, продолжает на ломанном русском вопрос иностранец. Странное название для научной работы. Я так понимаю, что вы исследовали историю концлагеря Бабьего Яра. Это трагедия, оставленная нам предками для детального изучения. Но история должна изучать факты. А у вас название звучит как идеология.
Он с ходу меня упрекает в формулировке названия, пытаюсь сообразить? Хорошо знает русский, этот иностранный тип, отмечаю я. Несмотря на акцент, будто всю жизнь на нем говорил. И чего он пристал?
Почему как идеология? сразу упираюсь я ответным вопросом, а выражение лица Ореста подает мне сигнал, что «брось возражать, лучше объясни, не выпендривайся».
И Полумянный, как палочка-выручалочка, вмешивается сам.
Саша, это господин Эрлих Розенкранц, магистр истории из Мюнхенского университета, вежливо представляет иностранного гостя мой научный руководитель. Наш коллега из Мюнхена изучает Великую Отечественную войну и сейчас приехал сюда, потому что как раз занимается научным исследованием по немецкой оккупации территории Украины. Господина Розенкранца заинтересовал твой дипломный проект, и он был приглашен в комиссию по защите.
Да, я узнал о теме работы, и захотел ознакомиться с ней подробней, подтвердил немец, а я уловил в его взоре огонек любопытства.
Саша, объясни, пожалуйста, уважаемой комиссии и господину Розенкранцу, что конкретно являлось объектом исследования в проекте, переводит в конструктивное русло начало доклада Полумянный.
Конечно, любезно отвечаю я, давая себе установку успокоиться. Объектом исследований дипломного проекта являлись именно факты.
Вся изученная мною картина событий в Сырецком концлагере выстроилась перед глазами, будто я перенесся туда по линии времени. Ощущаю, как быстрей застучало сердце в догонку к лившимся потоком словам.
.Факты человеческой помощи, которую заключенные концлагеря оказывали друг другу. Факты, когда они погибали из-за стремления спасти ближнего. Факты, когда они готовились к смерти, но влюблялись в последние дни своей жизни.
Чувствую, как завожусь, объясняя магистру смысл своего исследования.
Очень хорошо, одобрительно отзывается на презентацию проекта немец. Замечу, что вы проделали большую работу, указывает он жестом на дипломную папку. Но в чем ее роль? Сформулируйте, пожалуйста, ее значение для истории.
Розенкранц будто готовил вопросы заранее, так четко и настойчиво они у него звучат.
Мне остается лишь дать ответ. Тот, который был тоже готов заранее, и который я давал себе сам. Только не думал, что мне придется его озвучивать здесь. Совершенно не ожидал. Я замялся, но на секунду, не больше. Или даже на миг.
Я попытался на примерах поведения узников концлагеря доказать, что личность, оказавшись в смертельной ситуации, включает только лучшие человеческие качества, твердо произнес я. И добавляю. Способность противостоять злу, создавая добро.
Человек может включать и худшие качества в смертельной ситуации, с легкой усмешкой возразил Розенкранц. Он может предать или струсить.
Немец что, хочет меня засыпать на защите? Но я выдержу свою линию защиты, дружище, мысленно обращаюсь к нему, а вслух говорю другое.
Сильный человек никогда не поддастся худшим качествам, спокойно парирую я. Моя работа о сильных людях, господин Розенкранц, и в этом ее значение для истории. Ее, историю, делают именно сильные.
А слабые? Куда деваются они? с холодным скептицизмом уточняет немец. Замечаю удивление членов комиссии нашему внезапному диалогу, и вот мой ответ.
Слабых история быстро забывает.
Мне вдруг становится легко на душе, нервы окончательно успокаиваются, а состояние наполняет ощущение собственной правоты. Ученый из Мюнхена молчит, и я обращаюсь ко всем присутствующим.
Уважаемая комиссия, готов отвечать на все остальные вопросы.
Я получаю их один за другим, и даю ответы уверенно и со ссылкой на конкретные источники фактов. Про то, как родственники узников подбирались к стенам концлагеря, невзирая на строгие запреты охраны, чтобы передать немного еды. И как они гибли от пуль бдительных и бездушных охранников, перебрасывая буханку хлеба через колючую проволоку. Про то, как некоторые делились с больными своим скудным пайком. Как одни, отвлекая внимание фашистов, прикрывали своим телом попытки побега других. О жертвах, на которые приходилось идти, оказавшимся в пекле Бабьего Яра.
Позвольте вопрос, вдруг отозвался немецкий магистр. У вас с материалах упоминается девушка по имени Мария. Вы описываете факты, когда она без медикаментов и каких-либо медицинских средств лечила умирающих.
Совершенно верно, господин магистр, подтверждаю я. У меня есть основания утверждать, что заключенная Мария, фамилия которой осталась неизвестной, обладала целительским даром. Иначе она не могла бы оказать реальную помощь.
Меня интересует, повторяет вопрос немец, из каких источников вы взяли о ней информацию?
Я опирался на показания узников, спасшихся в результате побега из лагеря в марте сорок третьего. Их я обнаружил в материалах архива НКВД СССР по делу Бабьего Яра, куда мне был предоставлен доступ по запросу университета. Копии допросов есть в исследованиях.
Если можно, подробней, попросил Розенкранц.
Две девушки упоминали о Марии и о ее даре, когда она одними руками снимала боль и восстанавливала силы тем, кто в этом нуждался. Также подтверждение о данной заключенной я обнаружил и в допросе охранника лагеря, арестованного следователями специальной комиссии.
А кто спасся в том побеге? Есть их фамилии? живо интересуется Розенкранц. Предполагаю, что его текущая научная работа каким-то образом пересекается с моей дипломной, иначе не объяснить подобный интерес. Ладно, интересно получай.
Тогда удалось убежать трем девушкам и двум парням. Фамилии беглянок и фотографии двух из них есть в материалах работы. На странице восемьдесят пять.
Розенкранц быстро находит нужную страницу. Там текст и пять фотографий две женских и три мужских.
Показания вот этих девушек? уточняет немец. Я раскрываю материалы диплома и тоже в свою очередь смотрю на фото.
Одно из них производит на меня впечатление, и я завороженно прикипаю к нему глазами, словно вижу в первый раз. Потеет под мышками. Как я его не запомнил? Ведь сканировал, когда готовил текстовую часть.
Теперь я узнал его.
Фото из альбома семьи Соколовской. Девушка, похожая на Лену. В тексте работы оно черно-белое, вот почему я не идентифицировал его в альбоме Любовь Ивановны. Читаю внизу под снимком то, что Розенкранц на секунды раньше меня произносит вслух.