Ты знаешь, старик, я ведь тут еще и протоколом заведую, так что техническая сторона приема на мне. Но в данном случае инициатива не от меня исходит. Короче, тебя велели поставить на входе, чтобы ты регулировал поток гостей. Пойдем покажу.
Молодые люди вернулись к входным воротам резиденции. Там около своей будки стоял навытяжку местный полицейский.
Ты меня хочешь на пару с этим угольком для симметрии поставить? не без иронии осведомился Иван.
Да нет, тут они как раз не заблудятся, тут все ясно, куда идти, а вот здесь развилка, как в том анекдоте « тут дорога раз-два яйца». Некоторые сбиваются с пути, особенно те, которые нечасто здесь бывают. А сегодня таких будет много, это прием для местной культурной прослойки. Так вот они сбиваются с пути и топчут грядки с укропом, петрушкой и прочей дребеденью. Огород этот детище нашей первой дамы. На этих грядках, все равно, ничего толком не растет, но она не теряет надежды уже третий год. Так вот, в твою задачу входит стоять на этом перекрестке, направлять поток в нужное русло и следить, чтобы ни одни из вражеских лазутчиков камешком в наш огород не кинул. Усек?
Вполне.
Ну, бог тебе в помощь, сказал Антон и побежал инструктировать водителей относительно парковки машин для гостей.
Минут пять Иван попереминался с ноги на ногу, но уже скоро у ворот началось какое-то движение и гости потянулись к накрытым столам. Иван только и успевал раздвигать рот в улыбке, указывать рукой направо и говорить:
This way, please.
Занятие это оказалось достаточно утомительным, но скоро народ пошел просто сплошной толпой, и Иван отступил в тень, поближе к огороду. Он решил, что если вдруг найдется идиот, который от общего потока отпочкуется, то тогда он ему тут на грядках персонально и объяснит всю степень его неправоты. Потом поток стал ослабевать, и Ивану опять пришлось выйти из укрытия, дабы наставлять на путь истинный некоторых припозднившихся гостей. Потом поток иссяк. Иван думал было присоединиться к гостям на лужайке и съесть хотя бы бутербродик, но решил испить уготованную ему чашу унижений до конца. «Раз меня позвали сюда в качестве регулировщика, то буду стоять и регулировать до конца», подумал он. В этом конце сада освещенными были только дорожки, поэтому разглядывать было особенно нечего, и Иван от скуки посмотрел вдруг на небо.
Небо было чужим и незнакомым, но через несколько мину, немного приглядевшись, Иван вдруг увидел ковш Большой медведицы. Только ковш этот был перевернут вверх ногами. «Так вот оно что! Тут все шиворот-навыворот! Даже небо и звезды!» подумал Иван, и ему стало немного легче от мысли, что он просто попал в зазеркалье. Но перевернутые созвездия это была ерунда по сравнению с луной. Луна тоже была перевернутая, то есть перевернутым был рисунок на ее поверхности, который в наших широтах воспринимается как лицо, а здесь никаких ассоциаций не вызывал. Но мало того, что луна была чужая, с незнакомым лицом, она была обрамлена каким-то странным кольцом из тумана. Между этим кольцом и луной оставалось пространство черного неба, но в этом пространстве звезд не было видно. Получалась какая-то загадочная картина: Серебристое обрамление вокруг черного пятна с яркой золотой серединкой. Туманное кольцо напомнило Ивану края каменного колодца, темное поле вокруг луны было водой в недрах этого колодца, а луна была отражением небесного тела в воде загадочного колодца. «А вдруг это колодец желаний?» стал развивать мысль Иван, « тогда надо крикнуть в него желание, и оно исполнится». Но кричать он не стал, потому что мысли его приняли вдруг совершенно другое направление. « Нет, это не колодец с отражением луны. Луна настоящая. Это я ее вижу, сидя на дне какой-то глубокой шахты». Тут романтические настроения покинули Ивана, и он завершил мысль совсем уже приземленным высказыванием: « Не в шахте я сижу, а в глубокой жопе. Правда из жопы луну не увидишь. Тогда где же я сижу? Да в черной дыре я сижу. Вот где. Астрономы утверждают, что все в космосе начинается с черных дыр. Вот и у меня новый жизненный этап начался с черной дыры.»
Возможно, он и еще бы пофилософствовал, глядя на луну, но некоторые гости потянулись на выход, и Ивану опять пришлось встать грудью на защиту посадок укропа.
Расходились люди дольше, чем собирались. Особо стойкие все ждали, что вынесут еще какое-нибудь угощение, но новых поступлений не было, и хозяева всем своим видом показывали, что пора и честь знать. Наконец, ушли даже самые терпеливые. К Ивану подбежал Антон и пригласил его на террасу. «Очень вовремя вы меня позвали», подумал Иван, «Объедки доедать?» Но он оказался неправ. Прием, действительно, закончился, но здесь была традиция после приема устраивать междусобойчик.
Когда стало ясно, что в резиденции остались только свои, с кухни вынесли еще два подноса бутербродов и жареных куриных крылышек. Посол велел всем наполнить бокалы и стал произносить тост за виновника торжества, замечательного композитора органной музыки, нашедшего в себе силы приехать в далекую африканскую страну с благородной целью укрепления культурных связей. Речь получилась замысловатая, поскольку язык у экселленса ворочался с трудом. Видно было, что сегодня это далеко не первый тост за укрепление культурных уз.
Иван под шумок положил себе на тарелочку несколько бутербродиков и жареных куриных крылышек, налил стаканчик тоника с вермутом и встал в сторонке в надежде тихо перекусить. Но не тут-то было. Каким-то окольным путем к нему подобралась супруга посла и начала шепотом извиняться:
Ванечка, мне так жаль, что мы не смогли Вас достойно встретить и принять. Но Вы видите, какое тут у нас столпотворенье. С утра концерт органной музыки в соборе, вечером прием, ни минуты покоя. Надо все организовать, за всем проследить, да и композитор внимания требует. Вас нормально разместили? Ах, что это я! Вы поешьте, поешьте. Мы потом с Вами встретимся, все обсудим и все проблемы решим. А сейчас извините, мне надо композитора проводить, он сегодня очень устал.
Мадам амбассадор (так ее с легкой руки местных стало называть все посольство), оставив Ивана тихо доедать свои бутерброды, стала протискиваться сквозь толпу сотрудников посольства с женами к своему супругу и виновнику торжества. Что-то ей подсказывало, что не стоит этих двоих оставлять без контроля. Предчувствия ее не обманули. Вышедший на секунду из под ее бдительного контроля супруг выкинул неожиданный фортель. Он подошел к черному полированному роялю, который уже много лет украшал нижний холл резиденции, но так ни разу и не был настроен. Он поднял крышку этого чисто декоративного инструмента и поманил пальцем композитора.
Слушай, уважь народ, сыграй нам что-нибудь душевное.
Композитор не знал о том, что инструмент для музыцирования непригоден, но он сегодня уже дал трехчасовой концерт в некондиционированном помещении собора, он уже отстоял на ногах два часа приема на жаре, он чисто по-человечески устал, поэтому стал отнекиваться. Но отнекивался он как-то вяло, видимо в силу все той же усталости. Но посла это только раззадорило:
Сыграй для народа! Я-то тебя слышал, а остальные нет. Как же так! Ты для африканцев играл, а для своих отказываешься?
Дело принимало политический оборот, и композитор решил не связываться. Он обреченно подошел к роялю. Взял несколько аккордов, и моментально понял, что ничего хорошего из игры на этом инструменте не выйдет. С другой стороны, он твердо знал, что в музыке из присутствующих разбирается, дай бог, пять процентов людей, поэтому он начал играть какую-то очень путаную полифоническую фугу в надежде, что все подумают, что именно так она и должна звучать. Но не того ждал от него Чрезвычайный и полномочный.