Скорее всего, в лесу тоже дожидались темени, чтобы расправиться со мной под её покровом. Я не отвечал им. У меня оставалось всего десять патронов, и палить лишь для острастки было бы неразумно.
Как только сумерки сгустились и окрестности потеряли чёткость очертаний, я скатился по осыпи, насколько мог быстро пересёк речку и размеренным бегом устремился в глубину поймы, к лесу, темневшему за ней.
По истечении непродолжительного времени сзади, с верха обрыва, донеслись отдалённые крики, брань, ударили автоматные очереди, по ровному поёму веером пролетели пули, пять или шесть из них просвистели над головой, и на этом стрельба закончилась.
До своих я добрался под утро; несколько часов отсыпался, после чего основательно подзакусил в столовой первое, второе и компот и, отдохнув ещё немного, в полдень прибыл в госпиталь к старшему лейтенанту Лошкарину. Сжато рассказал о пребывании на краю приречного обрыва.
Голова у меня была забинтована; он спросил, как я чувствую себя, на что я ответил, что ударило острым камнем при взрывной волне, день-два и затянется, в общем, пустяк, не стоящий внимания.
Лошкарин поблагодарил меня за службу, а при расставании сказал:
Ты остался жив это главное, и, пройдясь по мне тёплым одобрительным взглядом, добавил: Благодаря тебе все мы остались живы. Век этого не забуду. Если что, всегда можешь рассчитывать на мою поддержку в любой ситуации, какой бы тяжёлой она ни была.
Э-э, товарищ старший лейтенант, ответил я, считайте, что мы просто квиты. В прошлый раз благодаря вам я остался жив, и это я тоже не забуду.
«Прошлый раз» был полтора месяца назад. Тогда мы попали под атаку ударного беспилотника; бомба взорвалась в нескольких шагах, и я оказался погребённым под толстым слоем земли, только ноги по колени торчали снаружи.
Лошкарин первым бросился мне на помощь, за ним подоспели другие бойцы. Через пару минут меня откопали, и я отделался лишь контузией: неделю ничего не видел и лежал в госпитале, покуда зрение не восстановилось полностью.
Нет, Измайлов, возразил старлей, тогда всё происходило как бы по независящим обстоятельствам и на автомате, а вчера ты сознательно решил пожертвовать собой, чтобы спасти остальных, и тебе просто повезло, что остался в живых. Ещё раз говорю: всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
Однако война раскидала нас по разным сторонам, и свидеться со старлеем мне больше не довелось.
Давно же это было! Тогда мы, пятеро спецназовцев, уходили от не знавшего пощады грозного противника, и сейчас только вдвоём тоже спасались, бежали от врага не менее страшного и безжалостного. До чего всё похоже!
От «Полярного медведя» до дома четыре или пять тысяч километров. Сколько раз, бывало, смотрел я за колючую лагерную проволоку и мечтал одолеть это расстояние. И дышать воздухом свободы.
Глава четвёртая
Путь на зону
Пути же дороженьки на зону стали нарисовываться для меня в день, когда я вернулся после дембеля в родной город.
На мне была парадно-повседневная одежда, голубой берет, сдвинутый на затылок, в руках небольшой чемоданчик с вещами. За плечами шестилетняя армейская служба, в том числе несколько месяцев пребывания в стране вооружённого конфликта. Я был жив, практически здоров контузия почти не давала знать о себе, с неплохим денежным ресурсом, и будущее уже начинало представляться раем на земле, оставалось только удачно вписаться в него.
Дело было вечером, смеркалось. Впереди перекрёсток, за ним до нашего дома метров четыреста. Шёл, душа пела через пять минут встреча с матерью; она знала, что я вот-вот должен появиться всё заранее было оговорено по телефону, и уже накрывала на стол. Сразу после застолья, конечно же, к моей дорогой, ненаглядной подруженьке Томочке, проживавшей двумя домами дальше; она тоже знала, что я скоро прибуду.
И тут до меня донеслись странные прерывистые звуки, то ли мычал кто, то ли стонал. Я остановился, прислушался. В ответ тишина. Значит, показалось. Пошёл было дальше, как повторно долетел приглушенный стон и сдавленное: «Помогите!» И снова тихо.
Справа, в десятке метров от тротуара громоздились заброшенные недостроенные корпуса многоэтажного дома. Место тёмное, не освещённое, пожалуй, оттуда и доносились эти стоны.
Не раздумывая, я стремглав бросился к стройке, бесшумно перемахнул через прямоугольник оконного проёма, опустил чемодан на пол, прошёл одно помещение, другое. По дороге прихватил попавшийся под руку обрезок стальной полуторадюймовой трубы. Выглянул в окно противоположной тыльной стены и прямо-таки обмер. В закутке строительных конструкций на бетонном полу трое парней распинали молоденькую девчонку. Двое держали её за руки и зажимали рот, ещё один снимал с неё нижнее бельё.
Ах, мать вашу! крикнул я и выпрыгнул из окна.
Парни, удерживавшие несчастную, шарахнулись от меня, словно их отбросило взрывной волной, а третий начал привставать и поворачиваться в мою сторону Труба угодила ему поперёк спины. Всхлипнув, он обмяк и повалился на девушку.
Та высвободилась из-под него и, не оправив вздёрнутую юбчонку, поползла в сторону, отталкиваясь от пола руками и ногами. В ужасе она таращилась на простёртое рядом тело, рот её перекосило безумным оскалом. Взглянув на меня, девчонка истерично закричала, перевернулась на четвереньки, поднялась и сиганула в темноту.
В разные стороны бросились и двое насильников. Я погнался за одним из них. Шустрый оказался парнище, но мне помогала армейская подготовка, и я его настигал. До преследуемого оставалось метра два только, я замахнулся трубой, и в это мгновение сильнейший удар по голове свалил меня наземь.
А случилось так, что девичий крик был услышан проезжавшими мимо стройки патрульными полиции.
В закутке строительной площадки блюстители порядка обнаружили лежавшего без сознания молодого человека изо рта у него сочилась кровь. Один полицейский остался на месте, чтобы вызвать «скорую», а второй пустился вдогонку за мной и парнем, которого я преследовал.
Потерять бегущих, даже в густом сумраке, мог только глухой. Топот ног и мои крики будили наступившую ночь. «Стой, гадина, всё равно не уйдёшь!» так, кажется, я кричал. Один пострадавший лежал без сознания на стройплощадке, за вторым гнался тип с обрезком трубы; в этой ситуации, признаю, некогда и сложно было разбираться, кто правый и кто виноватый.
Догнав нас, полицейский с маху хватил меня рукоятью пистолета по голове.
Очнулся я в одиночной камере. Затем в допросной комнате предъявление обвинения в попытке изнасилования несовершеннолетней и нанесении тяжких увечий одному из трёх молодых людей, пытавшихся остановить злоумышленника, коим я был выставлен.
Весь этот оговор был мною отвергнут.
Зачем упираешься? равнодушно, со скучающим видом сказал следователь по фамилии Патрикеев, дородный такой, румяный, немножко лысоватый мужчина около сорока лет. Он назвал себя перед началом допроса. Своим упрямством ты только усугубляешь своё положение. Всё уже доказано, и нет ни одного факта в твою пользу.
Все факты искажены, вас ввели в заблуждение! категорически ответил я, пытаясь донести свою правоту. Это мне пришлось отбивать девушку у трёх подонков. Надо просто найти её и спросить. Она скажет, как всё было на самом деле.
Тогда следователь кивнул полицейскому сержанту, находившемуся в комнате, и тот огрел меня резиновой дубинкой так, что я свалился с табуретки.
Дальше уж и не помню точно последовательность происходившего. Короткими вспышками отложилось лишь, как сержант снова замахнулся на меня и как его «демократизатор» оказался в моих руках. После чего блюститель порядка полетел вверх ногами через стол прямо на следователя, а в допросную вбежали ещё несколько полисменов. И то, как я за считаные мгновения уложил всех одного за другим.