А зачем? Слишком поздно понял Заклинатель – не столько понял даже, сколько нутром почуял – весь чудовищный размах королевских амбиций. Не считать, а овладеть временем мечтал дерзкий мальчишка. Подчинить себе, заключить в клетку время, гармоничнейшее слияние порядка и хаоса! Столь далеко завлек его Один... Может, юноша на бессмертие замахивался?
Но все эти выкрутасы оставались известны лишь узкому кругу приближенных, высших в государстве лиц. И у тех, по преступному их благодушию, сходили за невинные упражнения пытливого ума. Заклинатель, высунувшийся было на Совете со своими крамольными подозрениями, получил жесткий отпор. Руно рвал и метал, Лангуст молча взирал с угрюмой укоризной, завистник Тарантул мстительно ухмылялся. Жрица так просто оледенела, и лицо у нее стало точь-в-точь как у статуи Правосудия на северном табернакле Дома вердиктов, которая с ликом прекрасной женщины, телом змеи-душительницы и тремя парами лап, когтящих преступников шести родов. Резкий, решительный, бесстрашный Лучник, первый в Совете правдолюб, травить Тринадцатого не желал и обвинений в измене не боялся. Но был он слишком идеалист, чтобы помыслить, будто сувереном может двигать нечто менее благородное, чем бескорыстный поиск истины. В общем, Заклинателю без церемоний заткнули рот. Даже Покров невежества сдернуть не дозволили, заголосовали вчистую. Поддержал его один лишь Лучник – увы, слишком известный детским своим любопытством, чтобы голос его имел какой-то вес. Все знали, что глазеть в Источник он готов дни напролет, только пусти. Небывалое унижение заставило Заклинателя замкнуться в величавом молчании. Гордыня, суетность взяли верх над долгом. Потому что это был его долг – охранять государство. Иначе зачем Совет, зачем это все! Не сдюжил. Отошел в сторонку. А потом...
Потом король спозаранку вылетел из окна своей башни в ясное, сияющее небо, вылетел, будто гигантский нетопырь, на паре кожаных перепончатых крыльев, в которых жутко гудел ветер. Под ликующие утренние трели птиц и людские вопли он сперва, подхваченный некой таинственной силой, взмыл свечкой ввысь, вдруг сбился, завертелся на месте, клюнул пустоту – и сила, прискучив новой игрушкой, швырнула его вниз, на камни. Заклинатель был совсем рядом, но ничего не смог сделать. И собственные скромные возможности, и магические способности всех, кто был окрест, вложил он в единый посыл, который должен – да просто обязан был! – остановить падение, удержать венценосного безумца в воздухе. Он не растерялся, он все сделал правильно, но оказался беспомощен. Сила провалилась в никуда, в бездонную дыру, проколотую в мире заостренным клювом крылатого агрегата. Заклинатель никогда не испытывал такого ужаса. Там, в дыре, ничего не было – и все же то, чего там не было, оказалось несравненно сильнее. Оно было жадным, сверхъестественно алчным, готовым втягивать и поглощать все подряд. Оно пожрало посланный магом импульс и едва не утянуло следом самое мага – не тело, конечно, но саму его сущность, тепло дыхания в его груди, его жизнь. Несчастный мальчишка уже валялся на обрывистом склоне под основанием башни. Останки скрывала груда лома, черные лоскуты полоскались на ветру, как траурные стяги.
О том, что воспоследовало, не хотелось вспоминать. Ужас, сменившийся унынием. Подспудное бурление в народе. Неудержимо размножилось поголовье всевозможных предсказателей, целителей и кудесников. Обещали все, от радикального излечения мозолей до царства всеобщего благоденствия. Сколько нетвердых разумом простолюдинов подалось за легкой жизнью, кто куда – в разбойники, в ярмарочные певцы, в странники... Сколько деревень обезлюдело! Вновь ожил мохом поросший миф о стране Заморике – земле за окоемом, земле, где не заходит солнце, еда сама падает в руки, а короля вовсе нет, потому что у всех всего в избытке. И ведь нашлись такие, кто уверовал в эту дичь столь истово, чтобы тремя кораблями отплыть за окоем, в сторону, куда вечно движутся большие волны, – туда, откуда не возвращаются.