Он знал – у Источника нет дна, как безначально само время.
Сейчас он был пуст и иссушен. Лишь на самом дне – странно, конечно, думать о дне бездонного колодца, но так уж Заклинатель это понимал, а других слов не находилось даже у него – чудом удержалась в углублении пригоршня-другая воды. Там, в ненарушимой тени, слабо мерцал ее отсвет. Порой магу казалось, что он улавливает проблеск. Бледную искорку. Единственная серебряная рыбка уныло плавала в лужице волшебной влаги. Вот и все, что осталось от чудесного населения Источника! Одна, она не умела ничего – ни показывать, ни даже существовать, и она слабела, но все же плавала и плавала суживающимися кругами с упорством обреченного. И с тем же отчаянным упорством снова и снова вопрошал ее Заклинатель, неспособный в одиночку читать ответы. А что им еще оставалось? Утишить мучительную тревогу. Отрешиться от всего, оставить от целого мира лишь этот серебряный блик...
Теперь он часто задавал себе вопрос: почему они не увидели предзнаменований? Ни когда новый король взошел на престол, ни потом, когда странности его стали очевидны для всех приближенных. Ритуальное большое вопрошание Источника накануне коронации юного принца было обставлено по всем правилам торжественного церемониала. Двенадцать и Тринадцатый в праздничных одеждах, извлеченных по такому случаю из дедовских сундуков и освеженных заклинаниями чистоты и силы. Величественное шествие – даже двери Дома вердиктов по такому случаю были открыты настежь. Над тропой, проложенной через зыбучие пески, вспыхивали и рассыпались дождем многоцветные сполохи, носились, чудом избегая столкновения, порыкивающие воздушные змеи. Толпа, прихлынувшая к ограде, ликующе вопила, стражи ревели и клекотали на постаментах. Маги вышагивали под ослепительным летним солнцем, потея в праздничных одеяниях. Массивные, увешанные каменьями оплечья мешали вздохнуть. Красные с золотом мантии величаво колебались, слабо попахивая воском и сухими травами от мухи-тканежорки, отчего у Заклинателя коварно пощипывало в носу. Он замыкал процессию и, с важностью ступая вослед товарищам, гадал, так же ли трудно им сохранять невозмутимое спокойствие среди всей этой пышности, как ему самому. В уединении Дома они скомкали шествие и неуверенно переглянулись, но ни один не решился почесать вспотевший лоб под многоярусной, в подвесках, шапкой или отставить в сторонку выложенный чистым золотом посох (вещь непонятного назначения, но таково уж парадное облачение). Так и восседали с посохами, держа руку на отлете, только Заклинатель, недолго думая, пристроил наскучивший аксессуар поперек колен.
Странный это был день... Что показал тогда Источник? Сначала долго, долго не было ничего, и порывистый, горячий Руно уже заерзал, едва не разорвав круг сосредоточения. Вдруг око колодца вспыхнуло праздничной полуденной голубизной, перечеркнутой крест-накрест силуэтом невиданной черной птицы. Хищный клюв был задран вверх, но видение дышало такой жутью, что Заклинателю казалось – птица падает, неудержимо несется к земле, навстречу гибели. Мгновение – и ничего не осталось, кроме непроглядно темной глади воды... Круг вопрошающих распался. Маги в смятении переглядывались, не решаясь заговорить об увиденном. Заклинатель счел своим долгом нарушить тревожное молчание, и тут уж загомонили все. Общим приговором предзнаменование было сочтено благим. Летящая в безоблачном небе птица, безусловно, предвещала мирное царствование, полное всяческих свершений. И голос Заклинателя присоединился к согласному хору – он тоже хотел верить в лучшее. Вверх, конечно, птица летела вверх! Могло ли быть иначе? Расходились примолкшие. Всем было не по себе.
Пророчество объявили королю, и он обрадовался, как мальчишка. Впрочем, он и был мальчишка – с младенчества странно одинокий в придворной толпе, но вроде бы вполне довольный судьбой, даже счастливый. Счастливец-наследник, истово верующий в свою судьбу.