Некоторые уже порядком расширились – в канавки, в кривые борозды, будто продранные когтями агонизирующего дракона, а в стороне, заметил Макар, зиял нешуточный овраг. И хорошо, что в стороне, порадовался он: приближаться к земной аномалии почему-то не хотелось совершенно. Мало ли что – или кто – там обнаружится!
Росло на поле черт знает что. Некоторые из зеленых страдальцев хотя бы выглядели как растения. Чахлые, изнуренные, они, казалось, изо всех сил пытались сохранить рядность посадки и упорядоченность стеблей и листьев. Но многие, с позволения сказать, экземпляры вызывали оторопь. Вон тот, например, багровый, цвета подтухшего мяса – толстенный стебель, весь скрученный, перекореженный, с полопавшейся кожей, еще и в иглах почему-то. И на растение-то непохоже, какой-то адский монстр!
– Что за дрянь они тут растят?
– Вовсе не дрянь. То есть не растят... То есть... Тьфу ты!
Алёна обшарила взглядом ближний клок земли между двумя трещинами.
– Вон, видишь? Мясистые стебли с трилистниками в пазухах. Нечто вроде кукурузы, хотя сходство, конечно, отдаленное. Называется мотак. Основа местного рациона, как у нас хлеб. Он тут и рос – в пояс стоял.
– Что стряслось-то?
– Не знаю. Но что-то стряслось точно. Что-то очень, очень серьезное.
Она мрачно уставилась в землю. Пересохший пруд, гибнущие рыбки с человечьими глазами. Дерево перехода – изъязвленная кора, чернеющие листья, сучья в уродливых нашлепках. Теперь вот еще поле... Что дальше? Прямо возле ног вскрылась новая трещинка, узенькая и быстрая, как змейка. Вынырнула, спряталась и вновь показалась маленькая голова – сплющенная квадратная голова в болотно-зеленых, по черному фону, пятнах. Нет, треугольная. Или пятиугольная? Уже округлая! Овальная, с быстро вытягивающимися вперед челюстями! Цвет менялся с той же быстротой, что и форма, неизменно оставаясь грязным, неприятным. Дисгармония. В этих хаотических трансформациях, как и в метаниях трещин по земле, была непонятная деловитость, но не было смысла, не было цели, будто существо решало и никак не могло решить, каким ему быть, зачем быть и быть ли вообще. Голова исчезла, выскочили пальцы, с отвратительной ловкостью ощупали землю. Алёна не хотела смотреть, но оторваться не могла. Пальцы, похоже, выбрали направление и уверенно двинулись вперед. Два сустава, три, показался из щели четвертый... Ее охватило жутковатое предчувствие, что там, в темной щели, больше ничего нет, ни головы, ни тела, ни остальных лап – только эти три пальца, которым придется вернуться на базу, чтобы вновь явилась на свет голова. Или что-то еще. Похоже, существо прямо сейчас рождалось – нет, начинало быть, потому что даже в худшем из ночных кошмаров происходящее не могло бы называться рождением, – и того, из чего оно становилось, на все не хватало. Между тем из среднего, самого длинного пальца вдруг выскочил очень серьезный коготь, едва не чиркнув Алену по ступне. Она взвизгнула и отскочила, как ужаленная.
– Что? – всполошился Макар. – Кто?
– Там, там...
Она еще тыкала пальцем в сторону агрессора, когда поняла, что проклятой лапы на земле больше нет. И трещины, из которой она так целеустремленно подбиралась к ней, тоже нет. Затянулась, исчезла. А скорее, перебралась куда-то в другое место – чтобы исторгнуть из себя какую-то другую тварь. Они с Макаром, не сговариваясь, схватились за руки и торопливо зашагали дальше. До городских стен оставалось всего ничего.
– И это – хваленый средневековый базар?
Макар разочарованно оглядел горстку старух, жавшихся к крепостной стене. Старухи как старухи, в чем-то темном и теплом не по сезону, в платках до бровей.