Советник славного города Рюммикон, помощник судьи города Рюммикон и глава Линхаймской коммуны лесорубов и сплавщиков леса, секретарь купеческой гильдии леса и угля кантона Брегген господин Вальдсдорф, вспоминал Волков задумчиво.
Это новость его порадовала. Ну не то, чтобы порадовала, но Он повернулся к своим людям:
Максимилиан?
Да, генерал.
Знаете, где постоялый двор купца Гафта?
Найду, генерал.
Прекрасно, там найдите советника Вальдсдорфа, неопрятный толстяк из Рюммикона.
Я помню его, генерал,
Скажите, что фон Эшбахт немедля хочет переговорить с ним и с другими купцами из Рюммикона немедля. И с глазу на глаз.
Да, генерал, Максимилиан уже стал поворачиваться, чтобы уйти, но Волков его остановил:
Они, думается мне, не захотят говорить, побоятся скомпрометировать себя, но вы скажите, что у меня есть выгодное предложение для них. Скажите, что очень выгодное. У купцов жадность посильнее страха.
Не хотели купчишки с ним видеться, уж очень боялись; не скажи им Максимилиан, что генерал сулит им выгоду, так встречи и не случилось бы. Но, поспрашивав у молодого прапорщика, что за дело у генерала, и ничего не выведав у него, на встречу согласились, но просили, чтобы всё было тайно.
У Волкова при себе, на луке седла, был крепкий мешок с двумя тысячами талеров. Вот с ним-то он и пошёл к купцам из Рюммикона на встречу. Через двор не пошёл, там народа полно, объехали дом с другой стороны, где он и зашёл с кухни, да и то опуская лицо.
Купцы и советник ждали его в большой, хорошей комнате, где ему предложили кресло и вино. В кресло он сел, бросив на пол подле себя мешок с серебром так, чтобы оно как следует звякнуло. Пусть купчишки знают, что у него есть. А вот от вина отказался, сославшись на утро.
Господин фон Эшбахт, общение наше не должно быть продолжительным, заговорил толстяк, сами понимаете
Понимаю, понимаю, отвечал Волков. Знаю, что ваша репутация может пострадать, если кто в ваших землях узнает, что вы встречаетесь со врагом кантона Брегген. Поэтому буду краток, он указал на мешок, что лежал рядом с креслом. Тут две тысячи монет Ребенрее. Прошу вас, господа, взять их и употребить на дело.
На какое же? спросил лесоторговец Плетт.
И вам, и мне вся эта распря ни к чему, нам с вами торговля нужна, нам нужен ваш лес и ваш уголь, а вам, уверен, по душе будет мой овёс и мой ячмень. Поэтому нам нужен мир.
Мир? купцы стали переглядываться, и в их взглядах Волков читал явственно: что за вздор он несёт? Перепугался, вот и просит мира.
Да, именно так купчишки и думали. Они были уверены, что кантон его одолеет. И тут Фульман спросил с этакой вальяжностью важного человека, который из вежливости да боголюбезной скромности снизошёл до просителя:
И что же нам делать с этими деньгами? Уж не подскажете ли?
«Свинья, лавочник, силу почувствовавший. Эка спесь из него прёт, говорит и через губу не переплюнет».
Здесь две тысячи, употребите их на дело, уговорите совет отвести войну со мной, и ещё вам восемь тысяч дам для того. Скажите, что не выгодна вам война. Выгоден мир.
Мы и сами знаем, что нам сказать надо будет, заносчиво произнёс Плетт. Только боюсь, что никто нас не послушает, уж больно много обид вы нам нанесли.
А вот советник Вальдсдорф говорил с почтением, потому как был умнее своих товарищей:
Вы уж простите нас, господин фон Эшбахт, но сейчас наши предложения о мире с вами в совете кантона будут неуместны. И будут даже глупы, господин Плетт прав, уж очень много обид вы нанесли нашей земле. И совет земли выделил уже деньги на войну, разве ж её теперь остановить?
«Вот тут ты, толстяк, прав, коли деньги на войну есть, так войне быть, наёмники деньги никогда обратно не отдадут».
А ещё наш новый консул, всё так же высокомерно продолжал Фульман, сам господин Райхерд. Он человек твёрдый и непреклонный.
Райхерды род в нашей земле древнейший, подтвердил Вальдсдорф, он не отступит. И посему просьбу вашу мы исполнить не можем.
Жаль, сказал кавалер, беря мешок с деньгами и вставая. А ведь я мир вам предлагал, господа.
Купцы и советник снова переглядывались, и снова в их взглядах была насмешка над ним.
Мы ничего не можем сделать, повторил толстяк, разводя руками и изображая сочувствие на круглом лице.
Волков шёл на улицу, неся в руке мешок со своими деньгами. Купчишки денег не взяли! Виданое ли дело? Да ещё отказали с насмешками. Но разочарован он не был. Нет, не был.
Идя предлагать мир, он был уверен, что купчишки смеяться над ним станут. Так и вышло. Были они и высокомерны, и заносчивы.
И это было хорошо. Хорошо. Потому что поганые лавочники уверены, что кантон его одолеет. Уверены так, что имущество своё поставить на победу родной земли могут. А значит, они, купчишки, первые в мире шпионы и соглядатаи, о его планах, о его приготовлениях ничего не знают. Знали бы так заносчиво себя не вели бы.
Ещё раз поговорив с купцом Гевельдасом и ещё раз пообещав ему казни и муки, если он не сыщет нужных барж, поехал на свой берег. Не успел вылезти из лодки, как по причалам к нему уже бежал и на ходу кланялся архитектор господин де Йонг.
Вот как кстати я вас увидел, господин генерал, говорил он, подбегая. Поздравляю вас с таким знатным чином.
Да-да, спасибо, друг мой, у Волкова сил уже не было говорить, он даже не поел у купца, хоть тот его и приглашал. Но с молодым архитектором нужно было перекинуться парой слов.
Госпожа Ланге только что говорила со мной, сказала, что задумали вы строить дом на берегу реки.
Да, отвечал кавалер, устало усаживаясь на сложенные на пирсе мешки, чтобы дать ноге отдохнуть.
И когда же вы пожелаете посмотреть рисунки домов?
Я ничего смотреть не стану, говорит кавалер. Хозяйкой дома будет госпожа Ланге, пусть она сама себе и смотрит.
Ах вот как? Она мне об этом ничего не сказала.
Да, хозяйкой будет она, а вы сделайте хороший дом. Дом, в котором всё будет: и конюшни, и каретный сарай, и всё, всё, всё И уложитесь в, он мгновение думал, в восемнадцать тысяч талеров.
Волков обещал Бригитт двадцать, но знал, что ловкий строитель после двадцати потраченных тысяч будет просить ещё, на недоделки. И поэтому сказал строго:
Слышите меня, де Йонг? Восемнадцать тысяч!
Я всё понял, господин генерал.
И это не всё, скоро, может уже через день, тут, в моей земле, будет тысяча человек.
Тысяча человек? удивился де Йонг.
Вы разве о том не слышали? в свою очередь удивился Волков.
Ну, ваш управляющий говорил мне, что прибудут люди, но я думал, что тысяча человек это фигура речи
Нет, это не фигура речи. Это тысяча душ людей, которым надобно помочь с жильём, иначе зиму переживут не все. Зимы здесь, в предгорьях, вовсе не мягкие.
Это я знаю, кивал архитектор, кажется, он был доволен, знаю.
До ноября нужно будет построить хоть две сотни каких-нибудь лачуг, чтобы были очаги для готовки пищи и для сна места.
Да-да, я понимаю, кажется, архитектор был счастлив, что работа у него не заканчивается.
Найдите моего племянника, приходите вечером ко мне оба. Надо будет посчитать, сколько нужно будет леса и прочего для этого.
До ужина будем у вас, обещал архитектор.
А кавалер с трудом встал с мешков и пошёл к карете. Как хорошо, что взял у Бригитт карету. Сил влезть на коня у него сейчас просто не оставалось. Только опозорился бы перед своим выездом.
Глава 8
А с женой вдруг произошли перемены. Монахиня, что ли, её научила. Раньше была Элеонора Августа к нему спесива до брезгливости. А тут вдруг ласкова, и заботу свою ему всячески выказывала. Вышла во двор встречать супруга, лишь услыхав крики мальчишек, что господин едет, и пошла к нему сама, переваливаясь по-утиному и придерживая большой живот, когда он вылезал из кареты. И обниматься полезла. Бригитт в стороне стояла, едва улыбку сдерживая.