Над потолком повисло тяжёлое, гнетущее молчание. Пани Доновска, тяжко вздохнув и опустив взгляд на выцветшую после многочисленных стирок скатерть, допила свой кофе и отодвинула тарелку с завтраком, к которому едва прикоснулась. У Мары же от подобных разговоров аппетит отшибло напрочь.
– Не забудь отнести посуду в мойку, как доешь, – устало бросила Паулина, с громким скрипом отодвинула громоздкий витой стул и вышла из комнаты. Мара, с трудом проглотив горькое одиночество, уныло ковыряла вилкой в своей тарелке. Запах свежесваренного эспрессо больше раздражал, чем дразнил своей терпкостью.
Снова до смерти захотелось уехать. Или…уйти?
Если в начале разговора с матерью Мара уже была готова поступиться своими противоречивыми принципами, привитыми отцом, то теперь она убедилась в их твёрдости и незыблемости окончательно. Она пойдёт на вечеринку, чего бы ей это ни стоило.
Несколько безмолвных вечностей спустя сквозная дверь тихонько скрипнула, впустив небольшого взлохмаченного человечка внутрь.
– Мара! – послышался звонкий мальчишеский голос.
Мара подняла тяжёлую квадратную голову и устало улыбнулась.
– Доброе утро, Вилли. – так она ласково называла младшего брата.
Судя по его внешнему виду, в её отсутствие режим Вилена окончательно сбился. Он и раньше не брезговал едой с усилителями вкуса, малоподвижным образом жизни, играми до поздней ночи и столь же поздними подъёмами, но сестра могла жёстко контролировать его. Теперь же её ежовые рукавицы сменили мамин длинный поводок и открытая клетка, где он был предоставлен сам себе. В результате Мару поприветствовал взлохмаченный, опухший, красноглазый, неряшливый и дурно пахнущий десятилетний мальчик.
Сначала они коротко, но крепко обнялись, после чего Мара недовольно оттолкнула Вилена и окинула его порицающим взглядом.
– Что за вид, Вилен? Снова всю ночь играл? А когда ты в последний раз принимал душ?
Вилен виновато опустил взгляд в пол.
– Извини, Марочка… Маме было совсем не до меня, и я не знал, чем себя занять…
Мара вновь посмотрела на брата. Теперь в ледяных январских глазах читались сочувствие и боль. В конце концов, не надо воспитывать детей. Надо воспитывать себя.
– Пора завтракать, – сухо бросила она, направляясь к кухне, чтобы положить Вилену завтрак. Сам Вилен бросился ей вслед.
– Не нужно, Мара, садись! Я сам положу, – и легонько, но настойчиво подтолкнул сестру обратно к столу.
Так и прошло их позднее не самое доброе утро. Довольный Вилен за обе щеки уплетал омлет с тостами, запивал свежевыжатым апельсиновым соком и без умолку болтал о своей новой любимой игре. Мара сидела напротив него, подперев рукой подбородок, помешивала остывший кофе ложечкой и не сводила с Вилена любящего, но очень грустного взгляда. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы брат перестал быть настолько одержимым ею и начал жить полноценной жизнью, в которой найдётся место другим людям. Она неоднократно говорила об этом и матери, и ему самому. Мама равнодушно пожимала плечами, Вилен мгновенно грустнел и понимающе кивал, но ничего с этим поделать не мог – с коммуникацией у него были проблемы. Одноклассники за глаза называли его фриком, а помимо школы, общаться с ровесниками ему было негде.
– Чем сегодня будешь заниматься, Вилли? – ласково спросила Мара, изо всех сил стараясь улыбнуться.
– Как хорошо, что ты спросила! – просиял тот в ответ, чуть не выронив вилку из рук. – Сначала я хотел показать тебе «Бегущего по лезвию», потом по традиции сыграть в «Монополию», а ещё сегодня на Арбатской будет выставка роботов…
– Прости, но у меня сегодня другие планы. – мягко, но быстро оборвала Мара его пламенную речь. Взгляд огромных светло-карих глаз мгновенно потускнел.
– Планы? Какие?
– Помнишь компанию, с которой я проводила свободное время в конце семестра? Ребята из этой компании пригласили меня на вечеринку, и я должна там быть…
Вилен делил свою обожаемую сестру с её друзьями без особого энтузиазма, но был достаточно умён и хорошо воспитан, чтобы не капризничать и не требовать проводить с ним круглые сутки. В крайнем случае мог сидеть вместе с Марой в её комнате, когда они к ней приходили.
Мара заметила потухший взгляд Вилена и виновато улыбнулась.
– Я передам им от тебя привет, хорошо? И чего-нибудь вкусненького принесу. Что хочешь – торт, пиццу, роллы?
– Что останется, – тихо произнёс Вилен и так же широко улыбнулся. Брат с сестрой весело рассмеялись, после чего каждый занялся своими делами.
Уборка кухни и столовой заняли не так много времени, как хотелось бы самой Маре. Свободного времени, а значит, и свободных тревожных мыслей, оставалось больше. Пытаясь скрасить неприятный момент ожидания вечера, она всерьёз занялась своим внешним видом.
Лицо Мары было, вне всяких сомнений, потрясающим, но порядком подуставшим и осунувшимся. Эту проблему девушка принялась решать посредством многочисленных масок и золотистых патчей под глаза, привезённых из Франции. Тёплая ванна с лавандовой пеной немного успокоила, придала сил и настроила мысли на нужный – более позитивный – лад. Оставалось самое сложное. Одеться.
С тех пор как бедные девяностые остались позади, ни Мара, ни её мать, ни её брат в одежде не нуждались – более того, пытались всячески избавиться от её избытка. Однако её становилось только больше. Французские бутики стали настоящим кошмаром для чемодана девушки, за перевес которого ей пришлось отвесить кругленькую сумму в аэропорту, и для её огромного, лопающегося по швам гардероба. И пусть времени ещё более чем достаточно, как же выбрать среди всего этого безобразия что-то стоящее? Тем более когда стоящим было абсолютно всё…
После нескольких часов мучительных поисков выбор был сделан в пользу новой шифоновой блузки с оголённым плечом цвета состаренной розы и безупречно белых хлопковых шорт с завышенной талией. Маре нравилось, что в таком виде она напоминала клубничное мороженое в ванильном рожке.
– Мара! – во весь голос закричала Дана, стоило Маре позвонить в дверь.
Дана Антипова училась с Марой в одном потоке. Простоватая для того, чтобы быть красавицей, но достаточно миловидная для того, чтобы быть симпатичной, она всеми силами пыталась подружиться с полькой-полукровкой с самого первого курса. Было в ней что-то, что притягивало Дану, точно магнитом. Небывалая даже среди таких мажоров, как они, обеспеченность, красота, популярность, загадочность, пусть и не столь очевидное, но обаяние – Дана не могла спокойно смотреть на Мару, не то что проходить мимо неё. Кто-то мог бы предположить, что она ею одержима, кто-то – что она в неё влюблена, а кто-то – что наоборот, завидует, ненавидит и мечтает выжить всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Все они были в чём-то правы. Во всяком случае, Дана до сих пор не могла определиться со своими чувствами к девушке – настолько они были противоречивы. При каждой их встрече она оценивала её с ног до головы и думала о том, что делала бы, окажись однажды на её месте. Тратила бы неведомое количество денег не на поездки, а на шмотки. Нарастила бы ресницы и покрасила белесые тонкие брови. Не сводила взгляда с этих роскошных волнистых волос, переливающихся на солнце. И обязательно обратила бы внимание хотя бы на одного из своих ухажёров! Сама Мара зачастую не удостаивала их не только своего общества, но и взгляда.
Каждый день, проведённый без молодой пани Доновска, казался Антиповой проведённым впустую. В такие моменты ею обуревало странное ноющее чувство в области солнечного сплетения, будто она упускает в своей жизни нечто очень важное, что потом обязательно необходимо наверстать. Что уж говорить о каникулах Мары во Франции, обернувшихся для Даны настоящей пыткой! Изводимая необъяснимой тревогой, паникой и чем-то средним между завистью и одержимостью, она обновляла социальные сети каждые пять минут, чтобы, не дай Бог, не упустить ни одной её фотографии с Лазурного Берега, ни одного видео, ни одного поста. Дана была обязана быть в курсе каждого её шага, каждого оха и вздоха. Так что полагать, что она пропустит первую вечеринку после возвращения Мары, было, как минимум, неразумно.