– Поищу, – пообещал ему Анчутка. – Посмотрим, может, и остались у меня твои конфеты. Ты вот что, – продолжил он, обращаясь уже к Серёже, – ты давай, поехали завтра со мной, покатаемся тут вокруг немножко – у нас снегоход, ну, ты видел, наверное, бери своё ружьё, может, следы какие-нибудь отыщем – охотники из нас еще хлеще, чем рыбаки, но просто так на заднице сидеть – так мы точно тут передохнем.
И они продолжили разговор, как будто не было только что этой короткой, пугающей вспышки, – о том, как лучше приманить лося, «жаль, соли у нас мало, я слышал, мешок соли насыпал им – и сиди себе жди спокойно»; о том, что уж утки-то точно будет вдоволь «утиные места я знаю – весело говорил Сережа, – одно время часто ездили сюда по весне, нам бы дотянуть до апреля – и всё, и порядок», – пока, наконец, наши гости не поднялись и не направились к выходу, так и не притронувшись к чаю, а Серёжа, набросив на плечи куртку, пошёл за ними следом. Один.
Когда за ними закрылась дверь, какое-то время мы сидели молча, прислушиваясь к доносящимся с улицы голосам. Потом Лёня смял опустевшую белую сигаретную пачку и внезапно с силой запустил ее в дальний угол – легко отскочив от стены, она откатилась назад, к середине комнаты.
Мальчик засмеялся и пнул мятый кусочек картона ногой. Надо было и мне выйти на улицу вместе с ними, подумала я, подходя к окну, – они всё еще стояли на мостках, трое наших гостей и Серёжа, «завтра прямо с утра за тобой заеду, часов в восемь, чтоб вернуться засветло» – услышала я через тонкое стекло Анчуткин хрипловатый голос, – «ну что, покурим по последней и двинем назад»; начинало понемногу темнеть, и дрожащий на ветру огонёк зажигалки осветил на мгновение склонённое над ним Серёжино лицо.
Теперь, когда они уже были там, снаружи, у меня не хватило бы смелости закурить здесь, в доме, под её пристальным взглядом; надо было мне выйти с ними, подумала я с досадой и услышала, как Анчутка, выдохнув сизое облачко сигаретного дыма, произнёс ещё одну фразу.
– Слушай, – сказал он легко, глядя не на Серёжу, а куда-то в сторону, к озеру, к очертаниям темного леса на том берегу, – я вот чего не пойму – которая из этих баб твоя?
В комнате за моей спиной внезапно стало тихо, как в колодце, и слышен был только негромкий треск догорающего в печи березового чурбака.
– В смысле? – медленно спросил Серёжа.
– Да мы как ни считали, всё одна лишняя получается, – прозвучал беззаботный ответ, – вы б отдали нам одну, чтоб по-честному было… Ну ладно, ладно тебе, брось, шучу я.
Серёжа ответил не сразу – но когда он, наконец, заговорил, его голос звучал так же легко и весело.
– Что ж вы тогда козу зажарили? – сказал он; я пыталась уловить в его ответе напряженные нотки и не смогла. – Козу бы как раз под это дело и приспособили. – И они засмеялись, все четверо, включая юного Вову, нашего будущего рыбака-подмастерья.
Когда Серёжа вернулся в дом, замешкавшись на секунду у порога, чтобы стряхнуть с ботинок налипший снег, мне показалось, что закричали все разом, хотя на самом деле говоривших было всего двое.
– Лишняя баба? – звеняще, яростно сказала Наташа. – Козу приспособить?
– Ты охренел? – громыхнул Лёня. – Вдвоём с этим зеком на снегоходе? Да он тебя в первом сугробе закопает, ты даже «мама» сказать не успеешь.
Серёжа поднял глаза от ботинок – он больше не улыбался.
– Всё, хватит, – лицо у него было усталое и злое, – не о чем разговаривать. Мы голодаем. Вы на себя в зеркало давно смотрели? Мы скоро сеть из воды вытащить не сможем.