Мужика без стеклянного колпака он приметил сразу. Тот сперва скрылся за воротами, потом вышел из них с пеналом, в коих носят важные бумаги. Фома двинулся за ним и тот привел его в городскую тюрьму. В первый момент Фому сильно смутило, но спохватившись, он понял, что парень вхож в круги охранителей. Порфирий оказался курьером при воеводе. На потребность Фомы отозвался с искренним удовольствием и стал делиться всем, что знал про речные передвижения по Волге. Одобрил идею поставить новый вымол и перевозить грузы. Вызвался свести с нужным человеком. Посоветовал именно зимой решить этот вопрос, а то летом сбегаются купцы, хитрые людишки и цены уходят к облакам. Порфирий, как и обещал, переговорил с ярыжкой из Земельного приказа. Но тот даже знакомиться с Фомой не захотел. Назвал сумму и велел курьеру указать отведенное место. Все нужные документы принес Порфирий. В бумагах значилось, что Фома Сухоруков, сын Иванов, получает в распоряжение землю и обязуется построить вымол и амбар, купить речное судно, перевозить на нем грузы и людей до города Ярославля и назад. Фома спросил про ограничения. Порфирий дал грамотный ответ, типа первое время работу новичка будут контролировать и года два он должен находиться на виду.
– А то ведь как бывает, уйдет хозяин в поход до Астрахани. А ты жди его до осени. Пока не уразумят, что ты за человек, то доверять не станут.
С первой оттепелью оставил Фома на хозяйстве в Сухоруково своего среднего брата. Сам уехал в Углич. Почти задарма купил строительный лес. Нанял толковых, мастеровых ребят и работа закипела. Однажды вышла незадача. Со стропил строящегося амбара упал верховой рабочий. И как на грех напоролся на сук, пробил мякоть верхней части ноги. Конечно, рану обработали, ногу завязали, но рана начала гноиться. Мужик оказался неспособным к дальнейшей работе. Фома вспомнил советы целительницы из Сухоруково и спросил у местных ягоды оранжевой королевы. Те недоуменно пожали плечами. Фома взял с собой одного из помощников, и они пошли в лес. Долго ли, коротко ходили, но в конце концов отыскали кусты в желтеющими ягодами. Стали собирать в лукошко. Вдруг оба встали будто вкопанные. За кустом малины стоял волк. Он не скалился, не показывал клыки, не рычал, он будто о чем-то просил.
– Слышь, Фома, – прошептал помощник, – слыхал я, что волки иногда у людей помощь просят.
Фома кивнул и сделал два шага навстречу волку. Тот медленно развернулся к нему задом, потом повернул голову и посмотрел прямо в глаза. Фома пошел за ним, а тот все ускорялся и ускорялся. Пришлось даже догонять. Волк, а точнее волчица, привела их к охотничьей яме. На дне обреченно сложив лапки, лежал волчонок. Кричать уже не было сил. Он только чуть-чуть разевал свою крошечную пасть. При падении волчонку повезло. Он не задел тельцем острые колья. Но испуг от безысходности и потери сил овладели им сполна. Мать-волчица отбежала немного и легла, положила свою морду на передние лапы. Достали веревку и привязали ее к дереву. По ней Фома спустился вниз, надел рукавицы и взял волчонка в руки, примерился и бросил его наверх. Помощник умело поймал щенка. Когда собрались уходить, увидели, что волчица облизывает своего детеныша и воспроизводит звуки, похожие на довольное урчание.
Снадобье раненому мужику помогло и на пятый день он уже сидел на верхотуре. Строители приносили с собой узелки с едой. Кто-то уходил утолить голод домой. Иногда еду приносили близкие люди из семьи: дочери, малолетние сыновья, сами жены. К этому привыкли и уже никто не обращал внимания. Фома и его помощники столовались у старушки из дома на соседней улице. Ходили два раза в день – утром и ближе к вечеру. Особых изысков не требовали, платили справно и не жадничали.
Среди строительной артели особо выделялся Домиан, мужик из Рогозового посада близ Углича. Ему еду приносил сынишка и чувствовалось, что это поручение он выполняет с удовольствием и без принуждения. В один из дней обед ему принесла дочь. Домиан сразу спросил про подмену. Та сообщила, что мать разрешила Сашке пойти с соседскими ребятишками на Волгу ловить рыбу.
– Сашок и так безотказный в домашних делах, а тут вроде у всех ребят единое желание проявилось, – оправдывалась дочь.
– Ты, Лушка, парня мне не порть. А то, ишь, с матушкой сговорились и пожалели мальца.
Фома посмотрел на дочь Домиана и увидел не Лушку, а вполне сформировавшуюся молодую девицу, очень приятной наружности. Называть ее Лушкой язык не поворачивался. Лукерья – дело другое. Казалось, имя придумано специально для этой девушки, а не наоборот.
После трапезничества Фома подошел к Домиану и высказал восхищение красотой его дочери.
– Толку что? – возмутился древодел, – в голове никакого ума, дура дурой.
– Я не заметил, – удивился Фома.
Домиан пояснил:
– Придумали с матерью, то бишь с моей женой, песню про счастье. Недавно парень сватался к Лушке. Видный, работящий и не пьющий. Они с моей женой отказали ему и его сватам. Стыдоба на весь посад пошла. А эти долдонят одно: «хотим счастья».
– Спорить не буду, но несчастных женщин видел. Сказывают, нет большего наказания, чем делить постель с нелюбимым мужиком.
– А ты где на всех любимых наберешься? Стерпится, слюбится!
– Бывает, что не слюбляется. А ты, говорят, известный во всей округе мастер наличников. У тебя каждый узор не только красив, но и содержателен.
– Эх, Фома, ушли, те времена, когда на это обращали внимание. Но через те самые наличники намедни вызывали меня к царевичу, точнее к его матери, Марии Нагой.
– Так у них вроде терем каменный. Неужели тоже наличники нужны?
– Не наличники она заказала.
Домиан перешел на шепот, взял Фому за рукав и повел в сторону.
– Царский трон она заказала для своего сына.
Фома опешил.
– Так вроде Феодор Иоаннович, дай Бог ему здоровье, царствует и уходить никуда не собирается.
– Ты ведь знаешь, как у нас уходят, – Домиан начал говорить совсем неслышно, – вроде утром бегал, а в полдень кувырк и нету.
Фома со всей крестьянской хваткой гнул свою линию и не упустил подвернувшийся случай.
– Домиан, можно глянуть на будущий трон? Ей Богу, никому не скажу, словом не намекну.
– Так я же его только начал.
– Все одно глянуть охота. Когда еще царский трон увидишь?
– Ладно приходи. Только когда?
– Давай послезавтра. Престольный праздник, я работы отменю, и мужики отдохнут, и мы с тобой отметим. Утром схожу в церковь и сразу к тебе. Сказывай, где живешь?
В праздник Святой Троицы Фома отстоял службу в Спаса-Преображенском храме. Причастился, поставил свечи за здравие и за упокой. У кремлевских ворот ждали своего часа три коляски, все, которые тогда лётали по городу. Фоме понравился ражий мужик с аккуратной бородой и в разноцветном кафтане. Сговорились, но сперва заехали на рынок. Купленные гостинцы удивляли многих встречных: пряники мятные в коробе; связка баранок, густо осыпанных маком; мешочек с орехами и туесок меда. Создавалось впечатление, что мужику деньги девать некуда, или собрался кого-то подкупить.
Дом древодела выделялся из общего ряда изразцами и яркими красками. На каждой воротине висели по звезде неправильной формы, но они нисколько не портили восприятие, наоборот, неправильные формы притягивали внимание. Возница развернул коляску в сторону города и повторил договоренности заехать за Фомой, как только колокольный звон позовет всех на вечернюю службу. Видать в семье Домиана ждали гостя и за улицей наблюдали из окон. Не успел Фома приблизиться к воротам, как калитка отворилась, показался хозяин в нарядной рубахе с убранными под ленточный пояс волосами и лучезарной улыбкой.