– Я полагаю, мы постепенно познакомимся лучше, а самое простое – узнать друг друга в работе. Так что, если вы дадите себе труд кратко ввести меня в курс относительно всей совокупности предварительных материалов наших дел и тех, что сейчас в разработке…
– Сейчас? Вообще ничего, – сообщил довольный Корваль.
Бастьен вспомнил грохот уничтоженной красной тачкой автобусной остановки.
– Даже ни одного приметного ранения в живот у какого-нибудь пронациста?
Корваль подхватил тонкую, как брошюра, папку и кончиками пальцев подтолкнул ее к Миллеру.
– Это вы про малютку Кевина? Если немного повезет, магистрат переквалифицирует дело в покушение на убийство. А преступления отправляются в судебную полицию. Надо только подождать.
– А вам не хочется немного продвинуть расследование?
– Пахать как волы, чтобы потом у нас его отобрали и все лавры достались судебной полиции? Пожалуй, не хочется.
Мысленно Бастьен надавал себе кучу пинков под зад. Но внешне сохранил вид слегка незрелого офицера, парализованного выбором из многих вариантов и задумавшегося, как поступить. Из этого ступора его вывела Эрика. Впрочем, худшее свершилось, и Корваль уже нащупал слабое место старшего по званию, чтобы ублажать свою леность.
– Его зовут Перш. Кевин Перш. Это один из основателей сообщества «Разгневанные жители Кале», – сказала Лорис.
– Разгневанные на кого?
– В основном – на беженцев.
– И нам известны его враги?
– На самом деле, я вот размышляю, знаем ли мы его друзей. У него был сложный год.
– То есть?
– Давайте я познакомлю вас с тем, кто лучше осведомлен об этом. С журналистом. Годится?
Эрика одним движением надела куртку, сунула в карман ключи от автомобиля и, прихватив материалы дела, открыла перед Миллером дверь, а Корваля оставила шарить по сайтам турфирм, хоть он никогда в жизни не покидал Па-де-Кале. В коридоре Бастьен по-прежнему испытывал смущение за свое провальное первое выступление в роли руководителя.
– Ваш бронежилет, оружие, наручники и нарукавная повязка доставлены еще вчера. Когда выдастся минутка, надо будет сходить за ними в кладовую оружия… – Она помедлила, а потом продолжила: – Или послать кого-нибудь, кому, например, больше нечего делать.
Миллер колебался всего долю секунды, прежде чем смекнул, что важно отбить удар, чтобы подчиненный не взял на себя роль альфа-самца. Он вернулся и с размаху распахнул дверь кабинета.
– Корваль, пока мы будем отсутствовать, будьте любезны сходить к оружейникам и забрать у них мое снаряжение. И положите все в служебный сейф.
– Мне сегодня надо уйти пораньше, – пробурчал толстый бездельник.
– Тогда не теряйте времени.
Широко улыбаясь и пребывая в полной уверенности, что пометил свою территорию, Миллер спустился по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и вышел на парковку, где его поджидала Эрика с самокруткой в зубах. Она трепалась с тремя фликами, среди которых он даже со спины узнал солидную фигуру руководителя бригады по борьбе с преступностью.
– Мое почтение, лейтенант.
– Здравствуйте, Пассаро.
– Малышка сказала нам, что вы оставляете себе дело Кевина Перша?
– Пока оно не переквалифицировано в покушение на убийство, не вижу причин слишком сильно волноваться по этому поводу.
– Ого, опербригада, которая пашет, это меняет дело, – усмехнулся один из фликов, входивших в группу Пассаро. – Каждый раз, когда вашему предшественнику предлагали дело, он сматывался, семеня, словно маленькая девочка, которая хочет пи-пи.
Руководитель бригады по борьбе с преступностью досадливо глянул на напарника с гладко выбритым черепом и представил присутствующих:
– Простите, лейтенант. Представляю вам Кортекса[20], это наш умник, который никогда не знает, когда следует заткнуться. А позади него, на капоте нашего нового автомобиля, который, однако, очень скоро отрихтует свой вид, сидит Спринтер.
Тот, жилистый как канат, поднялся и приветствовал Бастьена болезненно ощутимым рукопожатием.
– Разумеется у них есть настоящие имена, но я их давно забыл, – завершил процедуру знакомства Пассаро.
– А вы? – с любопытством спросил Миллер.
– А он Анестезиолог, – развеселилась Эрика. – В команде по регби говорят, что его удар отшибает мозги. Короче, это зверь.
Пассаро расхохотался, даже не подумав возразить на такой комплимент. Эрика направилась к их машине без опознавательных знаков, уверенным движением согнала восседавшую на крыше чайку, и Бастьен сел в салон под укоризненные крики птицы.
12
Бастьен следовал за Эрикой по коридорам редакции местной газеты «Северное побережье», как за экскурсоводом в музее. Возле стола секретаря она достала полицейское удостоверение:
– Соедините, пожалуйста, с Тома Лизьоном.
Секретарь набрала номер, и спустя несколько минут журналист уже вел их к своему кабинету. Эрика снова взяла разговор в свои руки.
– Том, представляю тебе моего нового начальника, лейтенанта Бастьена Миллера.
– Так это вы спасли Кевина? Как раз в тот момент, когда его карма решила отомстить за себя, – усаживаясь в кресло, пошутил журналист.
– У меня складывается впечатление, будто на меня за это почти сердиты, – сыронизировал Бастьен.
– Именно поэтому мы здесь, Том, – пояснила Эрика. – Расскажешь лейтенанту, что тебе известно?
– А что я с этого буду иметь?
– Вечно одна и та же песня. Ты предсказуем, как восход солнца. Тебе не кажется, что в твоих интересах иметь добрые отношения с фликами?
Едва заметно улыбнувшись, Лизьон сдался и, кликнув мышкой, включил компьютер.
– Я распечатаю вам опубликованные статьи, это избавит вас от необходимости записывать. Вкратце: Кевин Перш состоял в сообществе «Разгневанные жители Кале», пока его оттуда не вышвырнули. Но если мы начнем с Кевина, я вас запутаю. Вы располагаете временем?
– Это наше единственное текущее дело, – ответил Бастьен.
Журналист налил две чашки крепкого кофе для себя и нового лейтенанта, который, и это ему зачтется, уже подержал город за пульс, прежде чем подумать о том, сможет ли он установить здесь подобие порядка.
– С закрытием в две тысячи третьем году лагеря в Сангатте[21] приток беженцев не прекратился. Разумеется, он продолжался, однако принимать их было уже негде, а люди по-прежнему хотели попасть в Англию. А значит, оставаться вблизи портов, чтобы пересечь Ла-Манш. В результате они принялись самовольно занимать все пустующие жилые дома, все заброшенные здания, сады, парки, мосты – и это очень скоро стало невыносимо. Тогда потребовалось найти какое-то место, куда их можно было бы загнать. Вдоль побережья, вдали от центра города, между лесом и дюнами, по соседству со свалкой располагалось старое кладбище. При помощи бульдозеров государство сровняло его с землей и спустя год предложило беженцам обосноваться там. Они прибывали тайком. Поначалу было не больше сотни любопытствующих, потом информация распространилась по миру, и нахлынули тысячи. Так родились «Джунгли».
– Как-то не слишком политкорректно. Кто придумал название?
– Не усматривайте в этом расизма, назвать так лагерь придумали сами иранские беженцы. Прибыв на место, они увидели участок леса и назвали его «Лес». На фарси «jangal». А мы здесь услышали это слово, как произнесенное по-английски, «jungle». Обычное квипрокво. А затем это было сознательно забыто. Но не всеми. Темой завладели средства массовой информации, Кале перестал быть украшением Опалового берега Франции[22] и превратился в город мигрантов и проблем с их размещением. Туризм в рекордно короткие сроки закончился; и даже англичане, с тех пор как их таблоиды заговорили о гражданской войне, не торопятся приезжать сюда. Недвижимость упала в цене почти на сорок процентов, стали закрываться магазины и торговые склады. Самое крупное наше хозяйство и наш ресурс рабочих мест – это порт. Десять миллионов пассажиров в год пересекают Ла-Манш через Кале. Вдобавок это важнейший европейский порт транспортных грузоперевозок.