Несколько мгновений Дивеева молчала, она явно не ожидала такого отпора. Затем резко встала.
– Я вас предупредила. Победа будет на моей стороне.
Дивеева шла к выходу из буфета, и Юхнов не мог не признать, что делает она это очень даже эффектно. У нее идеально прямая спина и красивая походка. Неожиданно он ощутил прилив желания. А что тут удивительного, подумал он, у него уже довольно давно не было женщины.
Сцена восемнадцатая
Юхнов вышел на улицу. После спертой атмосферы театра захотелось прогуляться, подышать свежим воздухом. Он неторопливо направился в сторону метро.
– Валерий Станиславович, подождите, – услышал он за спиной чей-то голос.
Юхнов обернулся, за ним, задыхаясь, почти бежал пожилой человек. Это лицо он уже видел в театре, он в нем работает, вспомнил Юхнов.
Мужчина поравнялся с ним.
– Если не возражаете, хочу с вами немного пройтись, – сказал он.
– С большим удовольствием.
– Спасибо. Вы меня не признали?
Юхнов всмотрелся в лицо своего спутника. Теперь оно показалось ему не просто знакомым, а очень знакомым. Без сомнения, он видел его раньше, только вот где?
– Где-то я точно вас видел.
– Еще бы, – усмехнулся мужчина. – Кто меня не видел. Позвольте представиться, Маслов, Юрий Васильевич.
От удивления Юхнов даже остановился.
– Вы тот Маслов?
– Тот, – подтвердил Маслов. – Не похож?
– Сильно изменились.
Маслов был очень известным артистом, он считался символом своего времени, много играл на сцене и снимался в кино. И делал это блестяще. Но в какой-то момент внезапно исчез. Постепенно все о нем забыли, включая Юхнова. А, как оказалось, он служит в театре, в котором теперь он, Юхнов, главный режиссер.
– Все, кто меня вспоминают, задают один и тот же вопрос: что со мной случилось? – произнес Маслов. – Вы тоже хотите его задать?
– Хотя бы вкратце.
– Вкратце, так вкратце. Все очень обыденно. Была жена, которую я боготворил. Она ушла от меня, а я запил. И с тех пор до конца так и не вышел из запоя. Здесь меня держат не столько за былые достижения, сколько за то, что я соглашаюсь получать меньше всех. Прошу вас, Валерий Станиславович, не надо сопереживаний. Я прекрасно осознаю, что получил по заслугам.
– Хорошо, не буду. Вы ведь хотели поговорить со мной о чем другом.
– Вы правы. О нашем замечательном театре.
– Давайте. Что вы хотите мне сказать?
– Я безмерно рад, что вы пришли к нам главным режиссером. Эта первое хорошее событие в моей жизни за последние лет десять. А то и больше.
– В таком случае, мне тоже приятно.
Маслов неопределенно покачал головой.
– Не так все радужно. Вы до конца не представляете, что такое наш театр.
– Объясните.
– Во-первых, это мертвое и не проходимое болото. Здесь давно никто не помышляет делать искусство.
– Чем же в таком случае занимается народ?
– Руководство набивает карманы деньгами. Оно думает, что никто ничего не знает. Все знают, только молчат. Иначе быстро окажешься на улице. Но это вас не должно сильно волновать.
– Тогда давайте о том, что касается лично меня.
– К этому и подхожу. Здесь собрались артисты, которых по большому счету ничего не интересует. Под словом «ничего» я понимаю искусство. Всем заправляет ваша тезка Валерия Станиславна и ее муж. Я на своем веку видел немало бездарным режиссеров, но Егор даст им немалую фору. При этом он высокого мнения о своем таланте. Это ему постоянно внушает его супруга.
– Плавно переходим к ней.
Маслов посмотрел на Юхнова и усмехнулся.
– У меня есть опасение, что уже скоро вам будет не юмора.
– Она плохая актриса?
– Актриса она, как раз, очень неплохая. Беда в другом, у нее совсем иные приоритеты.
– Чего же она добивается?
– Для нее самое важное – это ее привилегированное положение в театре. Ей нравится тут властвовать, всем заправлять. У нее одна задача – все должны ходить перед ней по струночке и выполнять ее волю. А она у нее, к несчастью, железная, вам будет нелегко с ней совладать.
– Она уже объявила мне войну.
– Быстро. Впрочем, этого следовало ожидать.
– Скажите, Юрий Васильевич, а нормальные актеры тут есть, то есть те, которых интересует искусство?
– Как вам сказать, потенциально есть. Но за время работы в этом театре, люди опускают руки, перестают об этом думать. Да и зачем, все равно это бесполезно, никто тут не позволит заняться искусством. В общем, ситуация безрадостная.
– Ну, а вы, Юрий Васильевич, пытаетесь здесь заниматься искусством? Когда-то это у вас прекрасно получалось.
Несколько мгновений Маслов молчал.
– Вы правы, когда-то. Но это было в другой жизни. Сейчас я лишь хочу получать свои небольшие деньги и ни о чем не беспокоиться. Ко мне тут по-своему неплохо относятся; когда я ухожу в запой, меня особенно никто не беспокоит. На сцене подменяют другие артисты, а когда я выхожу, никто меня этим не попрекает, все делают вид, что ничего не произошло.
– Хотите сказать, что вы мне не помощник.
– Я готов идти за вами, но не с вами. Вы очень талантливы, очень самобытны, а тут таких на дух не переносят. Они вас сожрут.
Юхнов посмотрел на Маслова и усмехнулся.
– Пока же не сожрали, буду делать то, что наметил.
– И что именно? – В голосе Маслова впервые прорезался интерес.
– Скоро узнаете.
– Не доверяете, – грустно вздохнул Маслов. – И правильно делаете. Алкаши самые ненадежные люди, за бутылку мать родную продадут. Но если у вас будет для меня хорошая роль… – Он с надеждой посмотрел на режиссера.
– Я обязательно буду иметь это в виду.
– Спасибо. А я уже пришел. – Маслов показал на дом. – Я живу совсем рядом с театром – еще одна причина, чтобы зубами держаться за это место. Не приглашаю, у меня слишком большой беспорядок.
– Пригласите, когда наведете порядок. Договорились? Нам есть о чем еще поговорить.
– Хорошо. Спасибо, что уделили мне внимания. – Маслов протянул руку, Юхнов ее пожал. Она была дряблой, это была рука старого, безвольного человека. Невольно в воображении Юхнова возник молодой Маслов, невероятно живой, обаятельный, играющий так замечательно, что его игру хотелось пересматривать снова и снова.
Сцена девятнадцатая
Юхнов знал за собой одну черту – он был склонен крушить то место, в котором оказывался. И не всегда это делал полностью обдуманно. Эта черта вызывала у многих резкое отторжение, лишала значительную часть союзников и единомышленников, что нередко приводило к тому, что он оставался в полном одиночестве.
Юхнов сам понимал, что не всегда был прав в своем стремление все разрушить и начать с чистого листа. Но подсознательно в нем жила потребность таких поступков. Он оправдывал себя тем, что это позволяло в кратчайшие сроки избавиться от всего того хлама, которое мешало возводить другое здание. Да, подчас в этих обломках заключалось что-то ценное, что стоило бы сохранить. Но где взять на это время и силы, чтобы отделить зерна от плевел. Гораздо лучше все сравнять с землей и приступить к строительству нового сооружения с нулевого цикла.
Но сейчас Юхнов немного неожиданно для себя решил не спешить, несмотря даже на то, что у него был совсем маленький срок на то, чтобы сделать театр самоокупаемым. Но он подумал, что лучше потратить некоторое время на то, чтобы понять, что следует оставить, а что безжалостно отправить в утиль. К тому же он решил, что ему надо некоторый период для окончательного формирования своей программы действий. Да, ему очень не терпелось приступить к работе немедленно, но если быть честным с самим собой – готов ли он по-настоящему это делать? Да, он верил в свой талант, в свои созидательные силы, но ведь их надо подкреплять реальной программой, а не только декларациями.
Юхнов решил пересмотреть для начала хотя бы часть репертуара. Вдруг он все же ошибается, не все так уж плохо в театре, возможно, есть что-то стоящее, что можно взять с собой в будущее. Конечно, контуры спектакля «Княжна Мери» повергли его в самый настоящий шок. Но неудача может постигнуть каждого, он сам имеет на своем лицевом счету несколько крайне плохих постановок. Юхнов отлично помнил, с какой радостью его недоброжелатели обсасывали его промахи. И он не хочет уподобляться им. Этому Егору Тимощуку надо дать шанс поправить свою репутацию. Не может быть, чтобы у него совсем не было успешных работ. Так редко бывает, когда все бездарно. Но все же бывает.