Барон де Таверне оказался невысоким стариком, которому можно было дать лет шестьдесят - шестьдесят пять; у него были живые глаза, высокий и узкий лоб На голове у него был ужасный парик: пряди, до которых не успели добраться крысы в шкафу, были подпалены языками пламени из камина. Барон держал в руке салфетку сомнительной белизны, которая свидетельствовала о том, что его отвлекли в тот самый момент, когда он собирался сесть за стол.
Лукавое выражение лица, в котором обнаруживалось некоторое сходство с Вольтером, выдавало сразу несколько чувств, охвативших барона; они не скрылись от проницательного взгляда незнакомца. Вежливость требовала, чтобы барон улыбался незваному гостю, тогда как нетерпение превращало любезное выражение в гримасу, сообщавшую барону желчный и угрюмый вид. Одним словом, в неверном свете пламени черты лица барона де Таверне бросались в глаза, и он казался на редкость некрасивым.
- Сударь, - вымолвил он. - Могу ли я узнать, какому счастливому случаю я обязан удовольствием видеть вас у себя?
- Сударь! Все дело в грозе, напугавшей лошадей. Они понесли и едва не опрокинули карету. Так я оказался посреди дороги без форейторов: один упал с лошади, другой сбежал. В это время я повстречал молодого человека, который и указал мне дорогу, ведущую к вашему замку. Он уверил меня, что вы слывете гостеприимным хозяином.
Барон приподнял подсвечник, желая получше осветить двор в надежде обнаружить несчастного, которому был обязан тем счастливым случаем, о котором он говорил выше.
Путешественник огляделся по сторонам и убедился в том, что его юный спутник действительно исчез.
- Не знаете ли вы имени того, кто указал вам на мой замок, сударь? - спросил барон де Таверне, похожий в тот миг на человека, который хотел бы знать, кому выразить свою благодарность.
- Этот молодой человек представился Жильбером, если не ошибаюсь.
- Ага, Жильбер! Никогда бы не подумал, что он способен хотя бы на это. А! Так это бездельник Жильбер, наш дорогой философ!
Поток эпитетов и угрожающие интонации ясно дали понять путешественнику, что сюзерен отнюдь не пылал любовью к своему вассалу.
- Итак, - произнес барон, выдержав внушительную паузу, столь же выразительную, как его слова, - входите, сударь, прошу вас.
- Позвольте мне сначала поставить в сарай карету - там много дорогих для меня вещей.
- Ла Бри! - вскричал барон. - Ла Бри, поставьте карету господина барона под навес, там она хотя бы отчасти будет защищена от непогоды, принимая во внимание, что, кое-что от крыши еще осталось. Вот насчет лошадей, то; тут дело сложнее: я не могу поручиться, что их есть чем; накормить. Однако раз они не ваши, а почтовые, это обстоятельство не должно сильно вас беспокоить.
- Сударь! - в нетерпении воскликнул путешественник. - Если я слишком вас обременяю, как мне начинает казаться...
- О, нет, сударь! - вежливо прервал его барон, вы ничуть не обременяете меня, должен лишь предупредить вас, что вам будет не слишком удобно.
- Поверьте, сударь, я буду весьма обязан вам...
- Да что вы, сударь, я вовсе не обольщаюсь на этот счет, - проговорил барон, вновь поднимая подсвечник, чтобы получше рассмотреть Джузеппе Бальзамо, который в это время с помощью Ла Бри устраивал под навесом карету. По мере того, как гость удалялся, барон повышал голос, - я далек от иллюзии, что Таверне может произвести на вас благоприятное впечатление, скорее напротив, и все из-за того, что я беден.
Путешественник был поглощен своим занятием и ничего не отвечал.