Англичане разбили лагерь на покрытом снегом склоне холма над Лланваесом. Внизу, в руинах, до сих пор полыхало зарево пожаров, которые никто не тушил, и в серых сумерках огонь казался особенно зловещим. Всех, кто уцелел в кровавой битве, рыцари согнали в кучу. Они представляли собой жалкое зрелище; дети плакали, мужчины и женщины стояли с побледневшими лицами, многие были ранены.
Роберт держался поодаль, все тело у него ныло, сломанный нос пульсировал болью. Рыцари постарше шумно радовались, довольные тем, как быстро они захватили город и покончили с мятежниками. Молодежь вела себя намного тише, многие попросту растерялись, вкусив первой крови, которой они так жаждали. Среди них был и Эймер с безобразно распухшим лицом и выбитыми передними зубами. Роберт мельком услышал, как рыцарь рассказывал Хэмфри душещипательную историю о том, как его подстерегли в засаде сразу трое повстанцев. Он сомневался, что хоть одна живая душа когда-либо узнает от Эймера правду о том, что произошло.
Пока Роберт наблюдал за происходящим, привели Мадога ап Льюэллина, раненого, но живого, и поставили перед ожидающими рыцарями и уцелевшими горожанами. Руки у него были связаны за спиной, но он шел с гордо поднятой головой между двух рыцарей, конвоировавших его. Золотой обруч, который он носил в бою, оставался у него на голове, помятый еще сильнее и забрызганный кровью. Мадога привели к Эдуарду, высокая фигура которого выделялась на фоне тусклого неба, а полы ярко-красной накидки безжалостно трепал ветер. За спиной короля развевались два флага. На его штандарте был изображен королевский герб Англии, а на втором дышал огнем выцветший золотой дракон. По кивку короля клирик в черной сутане подошел к Мадогу, чтобы снять у него с головы золотой обруч. Уэльский мятежник выплюнул несколько яростных фраз, но рыцари держали его крепко и он не смог помешать клирику забрать у него корону Артура и передать ее английскому королю.
Эдуард некоторое время молча смотрел на окровавленный золотой обруч, объединивший против него целую нацию. Затем, очевидно удовлетворенный, он кивком приказал унести его.
— Мы отмоем корону и приведем в должный вид. — Когда клирик унес ее, взгляд короля уперся в Мадога. — Ты поднял восстание, посягнул на границы королевства, совершил убийство, грабеж и разбой. Ты уничтожал собственность, подстрекал к беспорядкам и нарушил покой своего короля.
В лице Мадога не дрогнул ни один мускул. Он не сводил глаз с Эдуарда.
Роберт, глядя на него вместе с остальными, не мог не подумать о том, а понял ли Мадог или кто-нибудь из тех, кто остался жив, хоть слово из сказанного королем.
— За свои преступления ты будешь заточен в Тауэр, где и проведешь остаток своих дней. — Король сделал паузу, и стало слышно, как трепещет на ветру полотнище с золотым драконом. — Десять лет — долгий срок. Народ Уэльса забыл о той цене, которую ему пришлось заплатить за неповиновение. — Эдвард оглянулся через плечо, туда, где стояли Джон де Варенн и остальные английские графы. — Им нужно напомнить об этом.
Толпа расступилась, и Роберт услышал крик, когда из нее выволокли какого-то юношу. Это был молодой человек с черными, как смоль, волосами.
Мадог закричал и попытался вырваться.
— Как нам сообщили, это твой брат, Дафидд, — сказал Эдуард.
На избитом лице Дафидда отразился ужас, но он презрительно сплюнул на землю, когда двое рыцарей протащили его мимо Эдуарда к тому месту, где оруженосцы держали под уздцы двух лошадей. Один из рыцарей отвел руку, чтобы заковать юношу в кандалы, но король отрицательно качнул головой. Мадог забился в руках стражников, бессвязно выкрикивая что-то по-валлийски, обращаясь к королю и своему брату, который не сводил взгляда с лошадей, к седельным лукам которых были привязаны толстые веревки. Свободные концы их держали в руках солдаты.