На губах он ощутил привкус соли и стали. Привалившись спиной к глиняной стене дома, он зубами вытащил пробку из меха с вином. Выплюнув ее в снег, он приложился к горлышку и пил до тех пор, пока мех не опустел. Улица вокруг была усеяна мертвыми телами, а стены домов пестрели яркими брызгами крови. Рядом лежал труп мужчины с рассеченной головой, из жуткой раны вытекала розово-серая масса, перемешанная с волосами. Может, на него наступила копытом лошадь, хотя, скорее всего, кто-то ударил его топором. Роберт решил, что это не его рук дело, хотя утверждать этого наверняка он бы не стал. В голове у него все смешалось, воспоминания о сече путались, и перед глазами мелькали картины боя, уже казавшиеся чужими и незнакомыми.
Поблизости расположились и остальные рыцари вместе с оруженосцами, все жадно пили вино и переводили дыхание, поскольку приказ пощадить уцелевших жителей пришел всего несколько минут назад. Кое-кто уже принялся праздновать победу, хотя их смех звучал неестественно и вымученно. Другие молчали, отводя глаза от сцены кровавого побоища, представшей перед ними. Роберт заметил, как несколько рыцарей, пошатываясь и на ходу срывая шлемы, отошли в сторону, где их и стошнило. Оттолкнувшись от стены, он зашагал к тому месту, где оставил Хантера, привязав его к брошенной повозке и туда же положив свой меч.
Поморщившись от боли в натруженной руке, Роберт сунул пустой мех из-под вина в седельную сумку и взялся за меч. Клинок был липким от крови, и почему-то от него пахло старыми медными монетками, если их крепко зажать в ладони и подержать так слишком долго. Стиснув зубы, он повесил шлем на луку седла. Во время штурма он потерял из виду брата и сопровождавших его рыцарей. Он чувствовал себя так, словно заблудился в незнакомом городе, а тут еще дым от пожарищ превращал яркий зимний день в тусклые сумерки. Он не знал, сколько времени прошло с того момента, как он прорвался через ворота, — несколько минут или несколько часов. Впереди по улицам рассыпалась пехота, и солдаты выносили из домов умирающих, пинками выгоняя наружу уцелевших, а соломенные крыши полыхали ярким пламенем. Рыцари все прибывали, и в воздухе то и дело раздавался топот копыт. Внимание Роберта привлекли цвета Пемброка, красные птички на голубом поле с белыми полосами. Отвернувшись от приближающегося отряда, он взял Хантера под уздцы и зашагал по соседней улочке, решив вернуться обратно по своим следам и попытаться разыскать брата.
Он не успел уйти далеко, когда за спиной у него послышался быстро приближающийся топот копыт. Роберт повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как на него несется какой-то рыцарь. Он еще успел заметить мельтешение голубых и белых полос, меч, зажатый в воздетой руке, и сообразить, что незнакомый рыцарь не намерен останавливаться. Кровь еще не остыла у него в жилах после боя, поэтому он среагировал очень быстро. Хлопнув Хантера по крупу, отчего жеребец галопом поскакал вниз по улице, Роберт прижался спиной к стене дома, освобождая дорогу для скачущего коня и уходя от сверкающего меча. Рыцарь проскакал по инерции еще несколько шагов, прежде чем остановиться посреди грязного проулка. Резко рванув поводья, он развернул жеребца. Подхватив с земли свой шлем, упавший с седла, когда Хантер сорвался с места, Роберт вдруг увидел, как рыцарь поднимает забрало. Из-под металлического щитка на него в упор взглянул Эймер де Валанс, глаза которого застилало бешенство. Он был пьян от крови. Его накидка, как и попона коня, были забрызганы запекшейся кровью. Когда он вонзил шпоры в бока своего жеребца, направляя того на Роберта, в его намерениях не осталось никаких сомнений.
Роберт бросился к дверям полуразвалившейся хижины напротив. Он вломился внутрь как раз в то мгновение, когда Эймер промчался мимо, и цокот подкованных копыт гулким эхом прокатился по пустому переулку. От сильного удара дверь распахнулась настежь, разлетевшись в щепы, и Роберт ввалился в темноту. С трудом обретя равновесие, он огляделся и понял, что оказался в грязной кухне, почти все пространство которой занимал раскладной стол и лавки, заваленные остатками ужина и битой посудой.