И хотя у Джейни не было причин волноваться за свою техническую грамотность и все это сверкание вокруг не производило на нее особого впечатления, она почувствовала себя не на месте, поскольку была на добрые двадцать лет старше любой находящейся тут женщины.
Она уселась в конце стойки, потихоньку потягивая «Пино нуар», а заигрывания вокруг разгорались все жарче. Она внимательно наблюдала за всеми действиями лощеных кибер-юнцов, ловя любые детали, которые могли бы породить какую-нибудь идею.
И в конце концов ее терпение было вознаграждено, но не благодаря некоей неожиданности, а вследствие того, что она уловила общую схему. Понимание пришло постепенно, где-то в середине третьего стакана вина, который она нахально позволила себе, потому что домой должна была возвращаться на автобусе — одна, но, в виде исключения, не чувствуя себя несчастной. Джейни заметила, что люди сначала устанавливали контакт на своих терминалах, и если кто-то проявлял к ним интерес, он или она вставали, не выключая терминал, и подходили к реальному человеку. Компьютер оставался в рабочем состоянии еще пять минут, в программу можно было войти, и работавший на нем человек имел бы алиби. Обвинить его было бы невозможно.
Она одним глотком допила оставшееся вино и покинула бар, так и не перемолвившись ни с кем ни единым словом.
— Я хочу, чтобы завтра вечером мы с тобой кое-куда сходили, — сказала она по телефону Кэролайн, вернувшись домой, когда туман в голове немного рассеялся. — Только ты и я.
— Что-то случилось?
— Нет. Пока. Но я работаю над этим.
И Джейни изложила свой план. Кэролайн, пусть и неохотно, согласилась помочь и сделала предложение, на которое рассчитывала Джейни.
— Кэролайн, это замечательно… ты просто не представляешь, как я благодарна тебе за помощь в этом деле.
— Я только надеюсь, что результат будет лучше, чем в прошлый раз, когда мы устроили маскарад, чтобы заполучить то, к чему кое-кто не хотел тебя подпускать.
Семь
Конь Алехандро весь день вел себя беспокойно — из-за запаха смерти, избавиться от которого было невозможно. Дорогу усеивали вздувшиеся тела тех, кто погиб, спасаясь от гнева Карла Наваррского. Потом Алехандро попался участок дороги, где тела были обуглены, как если бы какой-то великодушный благодетель полил их маслом, без которого трупы не горели бы так долго, чтобы, по крайней мере, к ним не могли подобраться животные.
Он уже видел такое десять лет назад, по дороге в Англию, когда скакал мимо Парижа, направляясь в Кале. Гуляя по Европе, чума изрядно потрудилась во Франции, запечатлев свой смертоносный поцелуй на лбу чуть ли ни каждого встретившегося ей человека. Вдобавок война тогда еще не так бушевала, а масла было в изобилии, по крайней мере больше, чем сильных рук, которые могли рыть могилы. Поэтому тела просто сжигали прямо там, где они лежали, и перед внутренним взором Алехандро до сих пор стояли эти погребальные костры. Одну такую дорогу он описал когда-то в своей давным-давно утраченной «книге мудрости».
Кто читает ее ныне? И читает ли кто-нибудь? Кто узнал из нее тайны его жизни, откровения души, которые он запечатлевал на пергаменте? Этого он не узнает, пока не вернется в Англию, что казалось невозможным.
Он скакал прямо по пылающим телам, шепотом молясь за души мертвых. В конце концов он увел недовольного таким соседством коня в лес и поскакал параллельно дороге, тревожась главным образом о том, чтобы ни у кого в памяти не осталось и следа встречи с ним.