Никто из нас не произнес ни слова. Я, по крайней мере, полностью подпал под чары этой властной женщины. Правильно это или нет, но я не мог сдержать чувства восхищения и изумления.
– Да, – сказала она, и ее голос дрожал от волнения, – как бы странно это ни звучало для вас, но не любовь к себе заставила меня сделать это. Я была, я безумно влюблена в Джека. Ни один другой мужчина никогда не вызывал такого уважения и любви, как он. Над его работой в университете я изрядно позлорадствовала. И все же… и все же, доктор Кеннеди, разве вы не видите, что я отличаюсь от Джека? Что бы я делала с доходом жены даже декана новой школы? Рента, предусмотренная для меня в этом завещании, ничтожна. Мне нужны миллионы. С самого раннего детства меня так воспитывали. Я всегда ожидала такой удачи. Мне дали все, что я хотела. Но когда человек женат, все по-другому – у тебя должны быть свои собственные деньги. Мне нужно состояние, потому что тогда у меня был бы городской дом, загородный дом, яхта, машины, одежда, слуги, которые мне нужны, – они такая же часть моей жизни, как ваша профессия. Они должны быть у меня. И теперь все это должно было выскользнуть из моих рук. Правда, по этой последней воле все должно было пойти так, чтобы Джек был счастлив в своей новой школе. Я могла бы забыть об этом, если бы это было все. Есть и другие состояния, которые были положены к моим ногам. Но я хотела Джека, и я знала, что Джек хочет меня. Дорогой мальчик, он никогда не мог понять, какой совершенно несчастной сделала бы меня интеллектуальная бедность и как мое несчастье, в конце концов, отразилось бы на нем. На самом деле эта великая и благотворительная филантропия, в конце концов, разрушила бы и нашу любовь, и нашу жизнь. Что мне было делать? Стоять в стороне и смотреть, как моя жизнь и моя любовь разрушаются, или отказаться от Джека ради состояния человека, которого я не любила? Хелен Бонд не такая женщина, сказала я себе. Я консультировалась с величайшим адвокатом, которого я знала. Я изложила ему гипотетический случай и спросила его мнение таким образом, чтобы заставить его поверить, что он советует мне, как составить нерушимое завещание. Он рассказал мне о положениях и оговорках, которых следует избегать, особенно при совершении благотворительных действий. Это было то, что я хотела знать. Я бы включила один из этих пунктов в завещание моего дяди. Я практиковалась в дядином письме, пока не смогла так же хорошо подделать этот пункт, как мог бы любой другой. Я выбрала те самые слова, написанные его собственным почерком, чтобы попрактиковаться. Затем я поехала в Париж и, как вы уже догадались, научилась доставать вещи из сейфа, подобного сейфу дяди. Перед Богом клянусь, все, что я планировал сделать, – это получить это завещание, изменить его, заменить и верить, что дядя никогда не заметит изменений. Потом, когда бы он умер, я бы оспорила завещание. Я бы получила свою полную долю либо в судебном порядке, либо путем внесудебного урегулирования. Видите ли, я все это спланировала заранее. Школа была бы основана – я, мы бы ее основали. Какая разница, сказала я, тридцать миллионов или пятьдесят миллионов имеют значение для безличной школы, школы, которой еще даже не существует? Разница в двадцать миллионов долларов или около того, или даже половина ее, означала для меня жизнь и любовь. Я планировала украсть наличные в сейфе, все, что угодно, чтобы отвлечь внимание от завещания и сделать так, чтобы это выглядело как обычное ограбление. Я бы изменила завещание в ту ночь и вернула бы его в сейф до утра. Но этому не суждено было сбыться. Я уже почти открыла сейф, когда в комнату вошел мой дядя. Его гнев полностью вывел меня из себя, и с того момента, как я увидела его на полу, у меня не было ни одной здравой мысли. Я забыла взять наличные, я забыла все, кроме этого завещания. Моей единственной мыслью было, что я должна достать его и уничтожить. Сомневаюсь, что я смогла бы что-то изменить с такими расстроенными нервами. Ну вот, теперь у вас есть вся моя история. Я в вашей власти.
– Нет, – сказал Кеннеди, – поверьте мне, существует ментальный срок давности, который, насколько это касается Джеймсона и меня, уже стер это дело. Уолтер, ты найдешь Флетчера?
Я обнаружил, что профессор нетерпеливо расхаживает взад и вперед по гравийной дорожке.
– Флетчер, – сказал Кеннеди, – ночной отдых – это все, что действительно нужно мисс Бонд. Это просто случай перенапряжения нервов, и это пройдет само собой. Тем не менее, я бы посоветовал сменить обстановку как можно скорее. Хорошего дня, мисс Бонд, и мои наилучшие пожелания вам.
– Хорошего дня, доктор Кеннеди. Хорошего дня, доктор Джеймсон. Я, например, была бы рада сбежать.
Полчаса спустя Кеннеди с хорошо наигранным волнением снова мчал меня в машине к Гринам. Мы буквально ворвались без предупреждения в тет-а-тет на крыльце.
– Флетчер, Флетчер, – воскликнул Кеннеди, – посмотри, что мы с Уолтером только что обнаружили в жестяном сейфе, спрятанном в глубине стола твоего дяди!
Флетчер схватил завещание и при тусклом свете, проникавшем из холла, торопливо прочитал его.
– Слава Богу, – воскликнул он, – школа обеспечена, как я и думал.
– Разве это не великолепно! – пробормотала Хелен.
Верный своему инстинкту, я пробормотал:
– Еще одна хорошая газетная история убита.
Детектив бактериологии
Кеннеди был глубоко погружен в написание лекции о химическом составе различных бактериальных токсинов и антитоксинов, что было мне так же незнакомо, как Камчатка, но так же знакомо Кеннеди, как Бродвей и Сорок вторая улица.
– Действительно, – заметил он, откладывая авторучку и в сотый раз закуривая сигару, – чем больше думаешь о том, как современный преступник упускает свои возможности, тем более удивительным это кажется. Почему они придерживаются пистолетов, хлороформа и синильной кислоты, когда существует такой великолепный ассортимент изысканных методов, которые они могли бы использовать?
– Брось это, старина, – беспомощно ответил я. – Если только это не потому, что у них нет никакого воображения. Я надеюсь, что они им не пользуются. Что стало бы с моим бизнесом, если бы они это сделали? Как бы ты тогда раздобыл какую-нибудь настоящую новость для “Стар”? Пунктирная линия отмечает маршрут, пройденный смертельным микробом; крест указывает место, где антитоксин атаковал его – ха! ха! не так уж много в этом для желтых журналов, Крейг.
– На мой взгляд, Уолтер, это было бы верхом драматизма – гораздо более драматичным, чем послать пулю в человека. Любой дурак может выстрелить из пистолета или перерезать горло, но для того, чтобы быть в курсе событий, нужны мозги.
– Может быть, это и так, – согласился я и продолжил читать, в то время как Кеннеди усердно царапал свою лекцию.
Я упоминаю об этом разговоре как потому, что он имеет отношение к моей истории, по довольно странному совпадению, так и потому, что он показал мне новую сторону удивительных исследований Кеннеди. Он интересовался бактериями не меньше, чем химией, и эта история посвящена бактериям.
Примерно через четверть часа раздался звонок в дверь нашего холла. Представьте себе мое удивление, когда я открыл дверь и увидел хрупкую фигуру, которая казалась самой очаровательной молодой леди, которая была сильно скрыта вуалью. Она была в состоянии, почти граничащем с истерикой, как заметил даже я, несмотря на свою обычную тупость.
– Профессор Кеннеди дома? – с тревогой спросила она.
– Да, мэм, – ответил я, открывая дверь в наш кабинет.
Она приблизилась к нему, повторяя свой вопрос.
– Я профессор Кеннеди. Прошу вас, садитесь, – сказал он.
Присутствие дамы в нашей квартире было такой новинкой, что я действительно забыл исчезнуть, но занялся тем, что поправил мебель и открыл окно, чтобы выветрить запах несвежего табака.