Где же Гитара? Найти его, найти, ведь только он один всегда и неизменно ясен, и, если он находится в пределах их штата, Молочник его непременно разыщет.
Он нашел его именно там, где ожидал, – в парикмахерской Томми. Кроме Гитары, там оказалось еще несколько человек, и все они стояли, напряженно вытянув шеи, иные слегка пригнувшись, а некоторые подавшись всем телом вперед, и что-то слушали.
Войдя в комнату и увидев спину своего приятеля, Молочник так обрадовался, что тут же гаркнул:
– Гитара, привет!
– Тсс, – шикнул Железнодорожный Томми. Гитара оглянулся и сделал Молочнику знак: мол, подойди поближе, только тихо. Все собравшиеся в комнате слушали радио и что-то бормотали себе под нос и покачивали головами. Молочник не сразу понял, что их так взволновало. Сообщали, что в округе Санфлауэр, штат Миссисипи, найден труп юноши-негра, его забили до смерти ногами. Искать преступников не было необходимости: убийцы, не скрываясь, похвалялись своим подвигом, – да и мотивы убийства не являлись тайной. Парень свистнул вслед какой-то белой женщине и не стал запираться, сказал: спал, мол, и с другими. Он был северянин, на Юг приехал ненадолго. Фамилия его Тилл.
Железнодорожный Томми все шикал, чтобы не шумели и дали ему дослушать все сообщение до последнего звука. Закончилось оно быстро, так как, кроме нескольких предположений и еще меньшего количества фактов, диктору было нечего сообщить. Как только он перешел к следующей теме, парикмахерская загудела громкими голосами. Железнодорожный Томми, который раньше так старался всех утихомирить, в этом общем гомоне оставался безмолвным. Он подошел к ремню для правки бритв, а Больничный Томми в это время удерживал клиента, который порывался встать с кресла. Портер, Гитара, привратник Фредди и еще трое или четверо посетителей, стоявшие кто посредине комнаты, кто по углам, негодовали яростно и бурно, понося убийц последними словами. Кроме Молочника, молчали только Железнодорожный Томми да Небоскреб: Железнодорожный Томми потому, что правил бритву, Небоскреб же потому, что был придурковатым, а может, и немым, впрочем, в последнем уверенности не было. Вот насчет его придурковатости ни у кого не возникало сомнений.
Говорили все сразу, и Молочнику с трудом удавалось определить, кто на чью реплику отвечает.
– Завтра это будет в утренних газетах.
– То ли будет, то ли нет, – заметил Портер.
– По радио же передали! В газетах точно должно быть! – сказал Фредди.
– Белые в своих газетах не печатают таких известий. Вот если бы изнасиловали кого.
– Спорим, напечатают. На что поспорим? – настаивал Фредди.
– Чего тебе не жалко, на то и спорь, – отозвался Портер.
– Ставлю пять бумажек.
– Нет, погоди, – крикнул Портер. – Мы не обговорили где.
– Что значит «где»? Я ставлю пять бумажек, что это напечатают завтра в утренней газете.
– На спортивной странице? – спросил Больничный Томми.
– На страничке юмора? – добавил Нерон Браун.
– Нет, друг любезный, на первой странице. Я спорю на пять долларов, что это сообщение напечатают на первой странице.
– Да какая же, к чертовой матери, разница? – заорал Гитара. – Парнишку до смерти затоптали ногами, а вас тревожит только одно – напечатает ли про это какой-нибудь говнюк в своей газете. Затоптали его, спрашиваю, а? До смерти, а? За то, что парень свистнул вслед какой-то Скарлетт О'Хара[10]… белой дешевке.
– А зачем он это сделал? – спросил Фредди. – Он же знал, что он в Миссисипи. Он думал, какие там люди живут? Как в книжке про Тома Сойера?
– Ну свистнул! Ну и что? – ощерился Гитара. – Убить его за это надо?
– Он северянин, – ответил Фредди. – Приехал в южный штат, так смирненько себя веди. Чего он о себе вообразил-то? Да кто он такой, как он думает?
– Он думал, что он человек, так-то вот, – сказал Железнодорожный Томми.
– Ну и неправильно думал, – не сдавался Фредди. – В южных штатах черные – не люди.
– Не бреши. Там и черные – люди, – сказал Гитара.
– Это кто же, например? – спросил Фредди.
– Тилл. Вот кто.
– Он мертвый. Мертвец – это уже не человек. Мертвец – это труп. Просто труп, и все тут.
– Живой трус – тоже не человек, – сказал Портер.
– Ты о ком это? – Фредди мигом смекнул, что оскорбление относится к нему лично.
– Угомонитесь-ка вы оба, – сказал Больничный Томми.
– О тебе! – гаркнул Портер.
– Так это ты меня трусом назвал? – Фредди решил для начала уточнить факты.
– Подходит тебе такое название – забирай и пользуйся на здоровье.
– Если вы и дальше собираетесь так галдеть, выметайтесь из моего заведения, – сказал Больничный Томми.
– Объясни ты ему, дураку, – сказал Портер.
– Я вполне серьезно, – продолжал Больничный Томми. – Не о чем вам тут больше орать. Парень умер. Мама его плачет. Не может с ним расстаться, не дает его похоронить. Хватит уже, не слишком ли много пролито негритянской крови? Пусть и они заплатят своей кровью, те сволочи, что раздробили каблуками его череп.
– Ну, этих то поймают, – сказал Уолтерс.
– Поймают? Их поймают? – в изумлении переспрашивал Портер. – Ты что же, совсем дурачок? Ну да, поймают, доставят в муниципалитет, устроят в их честь банкет и выдадут медали.
– Во-во. Весь город готовится к параду, – сказал Нерон.
– Ну должны же их поймать!
– Должны, значит, поймают. А толку-то? Ты думаешь, им срок дадут? Да никогда!
– Как же можно не дать им срок? – Голос Уолтерса стал звонким, напряженным.
– Как? Да не дадут, и все, вот как. – Портер нервно теребил цепочку от часов.
– Так ведь об этом же теперь все знают. Везде и каждому известно. Что ни говори, а закон есть закон.
– Поспорим? Вот уж верный выигрыш, без риска!
– Дурак ты. Форменный дурак. Для цветных законов нет, кроме одного закона – сажать их на электрический стул, – сказал Гитара.
– Они говорили, у Тилла был с собой нож.
– Они всегда так говорят. Если бы у него вынули из руки жевательную резинку, они бы поклялись, что он гранату нес.
– И все равно ему следовало держать язык за зубами, – сказал Фредди.
– Это тебе следует язык за зубами держать, – отрезал Гитара.
– Эй, ты что это? – Фредди опять почувствовал: запахло угрозой.
– Мерзко на Юге, – сказал Портер. – Паршиво там. Ни хрена не изменилось в добрых старых Соединенных Штатах нашей Америки. Голову наотрез, отец этого парня в свое время отправился на тот свет где-нибудь в районе Тихого океана.
– А если до сих пор не отправился, то его теперь отправит какая-нибудь сволочь. Не забыл тех солдат в восемнадцатом году?
– Ууу! Лучше и не вспоминать…
И пошли истории о зверствах, сперва истории, услышанные от кого-то, потом случившиеся у них на глазах, а под конец и то, что с ними самими случилось. Длинный перечень унижений, насилий, оскорблений пролился стремительным потоком и, серповидно изогнувшись, уткнулся острием юмора в самих рассказчиков. Они вспоминали, с какой скоростью неслись, какие позы принимали, на какие пускались уловки, хохоча как сумасшедшие и таким образом доказывая, сколь возможно, что не такие уж они страшные трусы, просто люди как люди. Молчал только Небоскреб, стоя с метлой в руке и выпятив губы, и был похож на умненького мальчика десяти лет.
И Гитара. Оживление его прошло, лишь в глазах посверкивали искорки.
Выждав некоторое время, Молочник поманил его к дверям. Они вышли и, не говоря ни слова, зашагали по улице.
– Что стряслось? Когда ты вошел, вид у тебя был паршивый.
– Ничего, – сказал Молочник. – Выпить бы куда зайти.
– К Мэри?
– Нет! Там слишком много девок.
– Сейчас только полдевятого. «Кедровник» не откроют до девяти.
– А, черт! Придумай сам. У меня башка устала.
– Пошли ко мне, найдется кое-что.
– Это мысль. А ящик твой работает?
– Чего захотел! Никак не соберусь починить.
– Мне хочется музыки. Музыки и выпить.
– Тогда придется посетить мисс Мэри. А ее девушек я устраню.
– Правда? Интересно поглядеть, как ты будешь этими дамочками распоряжаться.
– Пошли, пошли. Здесь тебе не Нью-Йорк, выбор ограничен.
– Ладно, уговорил. Потопали к Мэри.