Он шел между Кирой и Юлей, под руку с Кирой. Не шел – летел. Кто сказал, что люди не умеют летать? Еще как умеют. Высоту полета ограничивает смелость мечты.
«Мы в Нижнем Новгороде, мы в Нижнем Новгороде, – мысленно повторял он. – Мы сделали это. Первый этап пройден. Значит, все возможно. Мы проехали автостопом четыреста тридцать километров, впереди восемь тысяч шестьсот, и кто б знал, как это здорово! Много круче, чем новый айфак или поездка в Турцию на все включено. Это вызов. Завтра Чебоксары и Казань, послезавтра Уфа – и так до самого Владика!»
Напитываясь каждым мгновением, он чувствовал, что живет. К сожалению или к счастью, магия настоящего остается в настоящем, поэтому, если хочешь жить, не откладывай жизнь на потом и не живи прошлым. Если задумаешься, то решишь, что настоящего нет, а если задумаешься глубже, то поймешь, что нет ничего, кроме настоящего.
«Суета сует, все суета, – послышался внутренний голос. – Что твоя жизнь в масштабах Вселенной? Ты, Кира, Юля, Нижний, Владик, Земля, Солнечная система, галактика Млечный путь – все это слишком мелко, неразличимо. Чувствуя себя невидимой точкой в бездне бытия, атомным мгновением на стреле времени из тринадцати миллиардов лет, ты ложишься с пивом у моря или едешь автостопом во Владик. Какая разница? Ты ищешь опору, смысл, но их нет. Когда-то был Бог, потом – социализм, нацизм, капитализм, сексуальная революция, фитнес, органические продукты – но правда в том, что правды нет. Нет Истины. Сменяющие друг друга фантомы ведут людей, а они и рады идти, за неимением лучшего. Что твоя поездка на Дальний Восток? Бессмысленное коллекционирование впечатлений, удобные ницшеанство и дарвинизм, дающие иллюзию точки опоры, затерянной в космосе среди триллиона триллионов звезд. Что твоя жизнь? Движение ради движения. С запада на восток, от рождения к смерти, от радостей детства к цинизму среднего возраста и дальше, к ворчливой беспомощной старости. Кому какая разница, как ты живешь, кроме таких же, как ты, маленьких и невидимых?»
Ты не прав, внутренний голос. Разница есть. Для меня – есть. Если жив – живи со смыслом. Делай, что можешь сделать, все сгодится. Кто знает, где мы будем через десять миллионов лет? Кем мы будем? Сверхлюдьми в дальних уголках космоса? Хозяевами Вселенной, а то и нескольких вселенных? Что скажешь, внутренний пессимист? Почему замолчал?
Прошли мимо Средного рынка и вышли на Большую Покровскую.
Сначала Саша был слегка разочарован, так как на этом участке количество набивших оскомину домов советской и постсоветской постройки явно превышало количество долгожителей, но после площади Максима Горького расклад сил изменился. Вот он – старый город. Пешеходная улица, где до революции жили дворяне, с двух-трехэтажными домами, каждый из которых по-своему индивидуален; а прямо по курсу – Кремль, мощная квадратная Дмитриевская башня с пирамидальной зеленой крышей.
– Кремль уже закрыт, но, возможно, успеем на стену, – сказала Юля.
И правда успели, перед самым закрытием касс.
– Не поверите, но в последний раз я была на стене, когда мне было семь или восемь, – призналась Юля. – Я гуляла здесь с папой, царствие ему небесное, и помню огромные ступеньки, мне, наверное, по пояс, – как мы спускались по ним. Папа брал меня на руки, но так было еще страшней, с высоты его роста.
Поднявшись на стену у Дмитриевской башни, пошли по ней под деревянным навесом, любуясь видами как снаружи, через узкие бойницы, так и внутри Кремля, через широкие открытые проемы. Кремль впечатлял брутальностью, практичностью шестнадцатого века, грубой богатырской мощью. В нем не было столичного лоска, как у московского брата.
Вот и стершиеся от времени ступени высотой в тридцать сантиметров, о которых говорила Юля. Увидев их, она улыбнулась воспоминаниям, а затем ее глаза увлажнились и она отвернулась, пряча слезы.
Спустившись со стены, прошли мимо памятника Петру Первому и вышли на набережную Волги.
Саша никогда не был на Волге и теперь, закрыв глаза, вдыхал ее запах и пытался понять, что чувствует. Это из детства. Рыбалка с отцом, радость от первого, пусть скромного, улова в несколько тощих карасей – и ощущение близости с природой. Волга будет с ними до Казани, а дальше ждут Кама, Исеть, Тура, Иртыш, Обь, Енисей, Ангара и Амур.
Амур – стоит сказать это слово, почувствовать на языке, как дух захватывает от волнения и восторга. Далеко, но достижимо.
Прогулявшись по набережной, заглянув к памятнику Минину и Пожарскому, поднявшись по циклопической восьмерке Чкаловской лестницы, – в общем, выполнив минимальную туристическую программу, они сделали остановку на летней веранде ресторана, с видом на Кремль. Бутылка белого вина на троих. Легкие закуски и рыба на гриле. Крепнущее дружеское чувство.
Юля пила мало.
– Алкоголь и ВИЧ плохо совместимы, – сказала она. – У меня на фоне терапии вирусная нагрузка не определятся, то есть концентрация вируса в крови ниже чувствительности тест-систем, но злоупотреблять не стоит. Пьянею на раз-два, можно не пить, а нюхать пробку.
Через два часа, хмельные и счастливые, двинулись в обратный путь.
Темнота, рассеиваемая стилизованными под старину фонарями по обеим сторонам пешеходной улицы, пряталась между домами, под сводами арок, не пытаясь выползти оттуда. В темноте может поджидать опасность, до поры до времени не персонализированная, не проявляющая себя, местечковое зло как часть общего зла, балансирующего добро, – но сейчас ее не было. Город был тихим, мягким, безопасным.
– Юль, можно я тебя поцелую? – спросила Кира. – Ты классная. Я хочу быть как ты.
– Сегодня все можно, – сказала Юля. – Вы тоже классные.
Остановившись, Кира поцеловала Юлю.
Потом они продолжили путь по Большой Покровской.
День второй
Когда он проснулся в восемь, Кира уже не спала. Она читала книгу в смартфоне. Она любила читать и читала при всякой возможности, наверстывая упущенное в годы бурной молодости, омраченные передозировками и прочими излишествами.
К счастью, он чувствовал себя хорошо, похмелья не было.
– Доброе утро, – сказал он.
– Доброе. – Она поцеловала его. – Как спалось? Лучше, чем в хостеле?
– Люблю тебя, хоть ты и вредная. Как снизить градус вредности?
– Ты сам все знаешь.
Она легла на бок.
– Тебе как больше нравится – быстро или медленно? – спросил он, устраиваясь сзади и стягивая с нее трусики. – Как приготовить блюдо? Жарить или тушить?
– Тушить, на о-о-очень медленном огне.
– Это займет пятнадцать-двадцать минут. Будешь ждать?
– Я не спешу, подожду.
– Начинаем приготовление. Чувствуешь нежность, тепло, возбуждение?
– Да.
– Огонь достаточно медленный?
– Да.
– Хорошо, продолжаем.
Через несколько томных минут, закончив с основным блюдом, пошли завтракать.
Юля варила кофе.
– Привет! – улыбнулась она. – К старту готовы? Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались до завтра, но у вас мало времени.
– Жизнь длинная, – сказала Кира. – Даст бог, еще свидимся.
– Конечно. Вот возьму и приеду во Владик, встречу вас у финиша. Как вам идея?
– Супер, – сказала Кира. – Дело осталось за малым – нам добраться до Владика.
– Это ваш стимул, я буду вашей совестью. Пообещайте мне. Обещаете?
Кира смотрела на Сашу, а он на нее – нет, на всякий случай.
– Да, – сказал он.
– Я, пожалуй, воздержусь от обещаний, – сказала Кира. – Решим в Казани, ехать ли дальше. Так договаривались. Да, Сашенька?
– Да, Кирочка.
– Так на какое число брать билеты? – спросила Юля. – Буду в вас верить.
– На тридцатое июля, – сказал Саша.
– Здорово!
Кира молчала, глядя на него строго, укоризненно, с любовью.
Позавтракав, собрались в дорогу.
«Зачем тебе это? Зачем? – шептал внутренний голос. – Здесь спокойно, безопасно, а там долгая дорога, восемь тысяч шестьсот километров неизвестности, на край света. Зачем?»