Надо заметить, что 1915—1916 годы на Кавказских Минеральных Водах стали годами наплыва сюда российской творческой интеллигенции. В связи с Первой мировой войной путь к заграничным курортам был закрыт, поэтому на отечественные курорты появился большой спрос. Для приезжающей сюда курортной публики сдавались внаем десятки домов, казенных и частных гостиниц. Культурная жизнь в Минеральных Водах кипела. Столичные артисты не покидали сценических площадок: здесь давал концерты петербургский симфонический оркестр, на сцене Народного дома выступали писатель А. И. Куприн и артист-трагик М. В. Дальский. Почти все лето жили Ф. И. Шаляпин, С. В. Рахманинов и другие известнейшие личности.
На весь курортный сезон 1916 года в Минеральных Водах обосновались футуристы, вечера которых охотно посещали не только отдыхающие, но и выпускники железнодорожного училища. После работы отец вместе с разношерстной курортной публикой тоже спешил на вечера футуристов, а потом делился своими впечатлениями с Ефимом. Дед Ефим увлечения сына не одобрял, а вот его поэтическое, революционное творчество приветствовал. Газета «Терек», где со стихами и небольшими заметками начинал печататься отец, собирала под своим крылом молодых, революционно настроенных рабочих. В свое время в этой газете работал корректором, редактором и журналистом С. М. Киров, а в 1916 году в качестве репортера «Терека» он приезжал в Пятигорск для встречи с местными большевиками. Да, не только культурная жизнь кипела в это время на Северном Кавказе…
В конце 1916 – начале 1917 года состав «водяного общества» на курортах Минеральных Вод резко изменился. Кроме праздношатающейся курортной публики и творческой интеллигенции во всех курортных городах появились раненые. Война продолжалась, и правительству пришлось обращаться к населению с просьбой предоставить помещения для госпиталей. Вызванная войной хозяйственная разруха не обошла стороной и города-курорты. Население голодало. Не хватало сахара, спичек, керосина, угля и многого другого. Семье деда приходилось туго. Четверых детей надо было кормить и одевать, поэтому и старшая Елизавета, и средний сын Петр начинали трудиться, что называется, с младых ногтей. Елизавета, как и бабушка, хорошо шила, чем и зарабатывала себе и семье на жизнь.
В 1917 году отец служил на городской почте, в телеграфном отделении. Интересуясь работой аппарата Бодо и разглядывая движущуюся ленту, он прочитал однажды только что пришедшее буквенное телеграфное сообщение из Петрограда: «Слетел Николашка, и жена его Сашка, и мать его Машка, и сын Алексей». Это сообщение отец немедленно передал дежурному механику и начальнику почты Орлову. Начальник, собрав подчиненных, обязал их держать язык за зубами и не распространять слухи о том, что произошло в Петрограде, так как подтверждения этому на Кавказе еще ни от кого получено не было. Скрыть от деда Ефима этот секрет отец не мог и дословно процитировал ему текст телеграфного сообщения. Ефим, страстный борец с самодержавием, был счастлив!
Моего будущего отца революционные порывы деда Ефима поначалу мало интересовали: он работал, учился, писал стихи, помогал матери возиться с младшими детьми. Рассчитывать на Ефима, занятого установлением советской власти на Кавказе, борьбой с контрреволюцией и бандитизмом, было нельзя. Однако в 1920 году, после окончательного установления советской власти на Северном Кавказе, отец вступил в ряды комсомола. Комсомольские организации в Минеральных Водах находились тогда в зачаточном состоянии. Знаний было мало, умений – тоже. Из вождей мирового пролетариата комсомольцы знали только Карла Либкнехта и Розу Люксембург, да и то лишь по газетным фотографиям. Работа местных комсомольских организаций сводилась к караульной службе на железнодорожных предприятиях, охране поездов от разграбления, к проведению субботников и воскресников. Но желание помогать старшим товарищам-большевикам строить новое светлое будущее было огромным. Помогали в депо, восстанавливали цеха на стекольном заводе, расчищали от хлама помещения школ и казарм, проводили дезинфекцию.
В те годы на Северном Кавказе свирепствовал тиф, особенно так называемый возвратный. Умер Дмитрий Васильевич, отец моей бабушки. Все ее дети тоже переболели тифом, но выжили, хотя жили тяжело, впроголодь. Со снабжением продуктами в Минводах были большие перебои. Отец часто вспоминал, как на третьем году обучения на кубанском рабфаке, куда он был направлен по комсомольской путевке осенью 1920 года, он с дедом Ефимом поехал добывать муку на ближайшую железнодорожную станцию. Муку решили поменять на гитару, с которой со слезами рассталась старшая сестра отца Лиза. Елизавета увлекалась музыкой, хорошо играла на гитаре и, конечно же, тяжело переживала потерю любимого инструмента. Однако дед был неумолим. Его приказам должны были подчиняться все.
На железнодорожную станцию успешно добрались, муку достали, но на обратном пути отец попал в жуткую историю, которая могла закончиться для него трагически. Во время поездки он сидел, свесив правую ногу, на задней части тендера паровоза. Паровоз дернулся, нога соскочила и оказалась зажатой между вагоном и паровозом. Боль была дикая. Травмированная нога долго не заживала, лечили ее почти год. Благодаря знакомому фельдшеру, ежедневно на протяжении шести месяцев делавшему отцу компрессы и массаж, больную ногу от ампутации спасти удалось, но учеба была прервана, и отца сняли с питания при рабфаке, что грозило ему настоящим голодом. Нередко, когда отец приходил в студенческую столовую к друзьям, ему буквально приходилось попрошайничать. Однажды Александра Дмитриевна привезла бутылку меда, которую он, изголодавшийся, опорожнил тут же, а потом долго мучился от болей в желудке. Ценой больших усилий отец сумел все же догнать в учебе ушедших вперед друзей-студентов и успешно окончить курс на биологическом факультете рабфака.
Воспоминания отца о жизни в краснодарском рабфаковском общежитии вызывают и смех, и слезы. Один из его друзей, студент медицинского факультета, постоянно ходил в шинели, надетой на голое тело. Другой одежды у него просто не было. Так, в шинели, он и спал, и сидел на лекциях, и ходил в столовую. По вечерам студенты, расположившись возле печки-буржуйки, очищали белье и куртки от вшей, смахивая паразитов на горячую печь. Однажды кто-то из студентов-медиков принес из анатомички человеческий череп, его использовали вместо пепельницы. Потом череп выбросили на улицу, чем вызвали панику у жителей Краснодара. Каждый развлекался, как умел. Друзья потом долго вспоминали, как горожане осторожно обходили валяющийся возле дома череп, одни – крестясь, другие – чертыхаясь. Отец по вечерам занимался в художественной студии, как тогда говорили, «по портретной части». Умение писать портреты не раз спасало его потом, особенно в годы Великой Отечественной войны, когда оно буквально помогло выжить.
Учеба на рабфаке пролетела быстро. Каждому выпускнику вместе с документом об окончании рабфака выдали новенький жакет, брюки, ботинки и кепку – помощь из Америки, а также ведро топленого масла и десять килограммов муки. По тем временам – царские подарки! Кроме того, выдали деньги на билет до места жительства. В Краснодаре, когда отец садился на поезд, у него из кармана украли все документы, и ему с большим трудом пришлось потом добиваться их восстановления. Чудом сохранились две путевки, выданные отцу для продолжения обучения: одна – на подготовительные курсы в Петроградскую академию художеств, другая – в сельскохозяйственный институт. Это было время, когда партия решила создать свою, новую советскую интеллигенцию. Вот и посылали на учебу в высшие учебные заведения выходцев из рабочих и крестьянских семей. Отец выбрал вторую путевку, в сельскохозяйственный институт, что и определило его дальнейшую судьбу. Дед Ефим выбор сына не одобрил, считая, что тот должен был выучиться на землемера или врача, так как, по мнению деда, и то и другое было делом доходным.