Заключённые были очень дисциплинированными людьми. И лесные лагеря были лучшими лесопользователями. У них был закон: срубил дерево – весной посади новый саженец. Сейчас, когда я проезжаю по тем старым местам, вижу огромные сосны, которые валить впору. Дороги, инженерные коммуникации есть, а людей, которые бы занимались полезным для общества лесоводческим делом, не осталось.
И ещё хочу сказать с директорской точки зрения. Вот какой-то начальник лагеря получал заключённых… Под них он получал и определённый план (государственный план по выпуску лагерем продукции. В данном случае план по заготовке леса. – Л. М.). Начальник был заинтересован в том, чтобы эти люди работали, а не умирали «пачками»!
Жизнь налаживалась. Помню, как появился у нас стадион «Динамо», туда приходил духовой оркестр из воинской части, и по субботам-воскресеньям непременно устраивались танцы. Был построен Дом культуры имени Дзержинского с прекрасной лепниной, просторным залом: заключённые умели строить красиво. Там и в наши дни действуют кружки. Всё было без кошмаров и ужасов, которые усердно пытаются навязать нашему прошлому.
Создававшемуся лагерю нужны были не «бичи», а умелые руки, которые могли уверенно держать рубанок, забить гвоздь. В 1938—1941 годах среди заключенных было много интеллигенции и классных специалистов. На зоне-пересылке действовали кинозал и библиотека. У них (в посёлке. – Л. М.) была своя (библиотека. – Л. М.), лучше нашей.
Это зависит от первого лица, как и какие оно создаёт условия. Питание было неплохое, у нас действовали специальные лагеря, в которых заключённые выращивали и заготавливали картошку, свеклу, капусту.
Если говорить об «Архипелаге ГУЛАГе», то, наверное, были лагеря и с очень жёстким режимом. Вообще, чтобы понять это, надо читать отчёты служб безопасности. С началом войны в лагеря потёк своеобразный контингент. Помню, у нас было два лагеря из прибалтов. Когда они приезжали в нашу школу на олимпиады (тогда это называлось «соревнованиями»), то вели себя нагло, вызывающе по отношению к нам. Мы для них были «недочеловеками», мразью, а они себя считали «элитой». А под конец войны появились такие заключенные, которых вообще нельзя было отпускать! Надо было, чтобы они сидели в лагере до конца века: прибалтийские «лесные братья», бандеровцы и прочие.
Солженицыну не повезло, и он попал в такой лагерь, где отношение, начиная с начальника лагеря, к тем, кто убивал советских людей, было, естественно, жёстким…
Я руководствуюсь именно личными впечатлениями. Никогда не мог прочитать «Архипелаг ГУЛАГ» целиком, только в «рваном» режиме…
Это я должен плохо относиться к советской системе.
Но вот передо мной лежит книга про решотинскую среднюю школу. Наша школа дала весьма уважаемых людей: докторов технических, физико-математических наук, экономистов. Практически все мои одноклассники получили высшее образование, нормально прожили свою жизнь, никто не был осуждён. А книгу о решотинской школе написала её бывший завуч, уроженка Решот, выпускница нашей школы. И каждый из нас с удовольствием вернулся бы обратно, чтобы прожить жизнь так, как прожил.
Мальчишкой мне не раз доводилось бывать на лесоповалах. У заключённых «актированный» (нерабочий) день был тогда, когда температура переваливала за 45 градусов Цельсия. А при 43—44 градусах бригада должна была выходить на валку леса. Но начальники были нормальными людьми, и при такой температуре никто заключённых не заставлял работать. Валите сухостой, разжигайте костры, собирайте шиповник, ставьте силки, ловите зайцев… Но 31-го числа выньте да положьте столько-то кубометров леса, иначе у вас будет весёлая жизнь!
Большие морозы не стоят неделями: три-четыре дня – и поднимается температура. И бригада, засучив рукава, выходит на работу. И ровно 31-го числа рапортует, что всё сделано! Без такого подхода вряд ли каких-то успехов можно достичь. Всё зависит от хозяина. Дураку дай идеальные условия – он их сразу разрушит, а хороший хозяин сам эти условия создаст.
В библиотеке, помню, взял книжку Фенимора Купера, начитался про оружие – луки и тому подобное. Пошёл к заключённым, и они смастерили мне арбалет. Была ещё смешная история. У нас учителя были все свои, решотинские. Моя старшая сестра закончила школу в 1954 году. А я, мальчишка маленький, играл с её подружками и часто выполнял просьбы деликатного свойства (ну, записочку отнести и так далее). Когда вскоре одна из них, Эмма Вострова, вернулась из педагогического института в нашу школу учителем математики, для меня это был шок. Я думал, что хорошие отношения будут в силе, но она меня сразу в ежовые рукавицы взяла: «Петя, знай: всё осталось в прошлом, мы будем теперь „играть“ по-другому».
Ещё была история, но совсем другого свойства… 5 марта 1953 года, третий класс, наш решотинский стадион «Динамо»; мы на уроке физкультуры бегаем, прыгаем, девчонок за косички дёргаем. Вдруг прибегает посыльный из школы: «Нужно срочно собраться: умер товарищ Сталин». Запомнил на всю жизнь – плакали все. Плакали охранники на вышках, плакали заключённые, плакали и мы, дети.
Я лагерный ребёнок. К чему меня Краслаг приучил? К дисциплине. Из меня трудно вытянуть слово, но, если уж пообещал, сделаю обязательно. В этой связи вспоминаю судьбу майских указов Владимира Путина. Он всё время собирает ответственных лиц, убеждает. А надо бы человек пять посадить за невыполнение обязанностей и сказать остальным, что с ними будет то же самое или пусть ищут другую работу!…
И вместо того, чтобы хаять советское, как Солженицын, говорю, что лучше тех времён вспомнить и придумать что-либо трудно! Нам надо всё хорошее из прошлого брать с собой. Возьмём бесплатное образование. Можно сделать? Можно… Сейчас больниц понастроили, «насытили» их дорогим оборудованием, а работать на нём некому, особенно в регионах. Чтобы пришла молодёжь, нужно ещё молодому врачу дать квартиру, создать условия для нормальной жизни. А в Краслаге этот вопрос был решён идеально: заключённые для гражданского населения построили единый огороженный корпус-комплекс, в котором жили врачи и размещались больница с поликлиникой. Успешно делали любые операции, принимали роды, лечили нервишки.
В той системе мой отец был политзаключённым. По идее, и для меня государству логичнее было бы «прикрыть» возможности. Власть же безо всяких ограничений разрешила мне получить «совсекретную» специальность: работая генеральным директором, я имел доступ к документам особой государственной важности…
Надо понять одно: без плана и исполнительской дисциплины ничего не выйдет. Это основа всего. Дисциплину можно поднять, надо только, чтобы появилось желание. Сама жизнь заставит» [51].
Как видно, российское общество вводят в заблуждение мифом о ГУЛАГе, изображая советские лагеря, как место истребления людей. П. В. Романов в таком лагере родился, учился в школе, институте и стал генеральным директором крупного оборонного предприятия в Красноярском крае.
И «творец» лагерных ужасов А. И. Солженицын, в отличие от изображаемых им картин пребывал в лагере в мягких условиях. Невольно напрашиваются два вывода: или Солженицын за какие-то заслуги находился в особых условиях, или написал неправду? Конечно, написал неправду, так как в сталинское время перед законом все были равны, и с ним обращались так же, как с другими заключёнными. Обращались мягко. Конечно, миф о советском ГУЛАГе был сконструирован на Западе и распространялся в СССР, России всеми возможными способами, в том числе с помощью художественной литературы. Много рассказывая о себе, Солженицын толком не рассказал даже о моменте своего ареста. Тема его ареста ещё ждёт своих исследователей, так как покрыта таинственным мраком.