Иван остановился и вопросительно взглянул на Ярославну.
-Твоя бочка вторая от ступы, - неправильно истолковав его заминку, подсказала та.
-Н-нет, я просто хотел… Ну, да, конечно… Нет, то есть, я хотел спросить - это что, все полетит? В смысле, я знаю, что бабки-ежки… То есть, ведьмы, я хотел сказать, извините, летают на помеле. Или в ступах. Про это я читал. И в «Приключениях лукоморских витязей» на странице пятьсот седьмой, когда Елисей… - перехватив выразительный взгляд Серого, Иван осекся и быстро закончил: - … но корыто?!
-А что тебя смущает? - поинтересовалась Ярославна. - Заклинание полета всегда одно, хоть для ступы, хоть для бочки, хоть для стакана. Если вылетает группа, ведомая одним человеком, оно слегка изменяется, вот и все. А что касается нашего обоза, - и она кивнула на выставку домашней утвари на дворе, - У тебя во дворце ведь тоже, наверняка, есть и скакун-иноходец, и ломовой коняга, и кляча водовоза. И все они хороши для своих целей. И, кстати, - вспомнив о чем-то, она выудила из кармана кулек из промасленного пергамента и подала его Ивану, - Вот, держи, не теряй.
-Это еще зачем? - искренне не понял тот.
-Взлетим - может, поймешь, - ухмыльнулся Серый, - А не поймешь - твое счастье.
-Ты не смущай вьюношу, - вмешалась ведьма. - Это если нехорошо тебе будет. На лету до меня ведь не докричишься, остановки только на обед и ужин со сном, так что, не стесняйся. Ты в первый раз летишь, и ничего постыдного здесь нет. В воздухе ведь всякое бывает - вон, по земле ездишь - и то порой приключений не оберешься, а тут…
Иван явно стал на оттенок бледнее.
-Не боись, царевич, - сверкнув белозубой улыбкой, Серый дружелюбно хлопнул Ивана по плечу.
Иванушка взвился, как ужаленный. Так Серый считает, что он испугался!!! Да как он может!!! Я!!! Царевич!!! Лукоморский витязь!!! Чудо-богатырь!!! Испугался!!!
Ну, подумаешь, чуть-чуть.
Ну даже если и не чуть-чуть, если честно-то. Ну и что?!
Неужели это так заметно?…
И совсем не обязательно было об этом говорить вслух.
А Серый уже деловито проверил ремни, которыми вещи были привязаны и ловко запрыгнул в один из бочонков. Царевич демонстративно распрямил плечи, выпятил грудь, выставил подбородок вперед и сделал то же самое.
С пятого захода ему удалось добиться того, что бочка при этом не падала.
С шестнадцатого - чтоб бочка не падала при попытке перевернуться с головы на ноги.
Красный как рак от смущения и злости, потный и растрепанный, мысленно проклиная самыми страшными известными ему словами («гнусные, мерзкие, отвратительные…») все бочки, Ярославну, Серого, Жар-птицу, прадеда, которому пришла в голову идиотская мысль посадить в дворцовом саду эту дурацкую яблоню с золотыми яблоками, а также себя самого, Иван высунулся из бочки чтобы глотнуть немного свежего воздуха и украдкой скосил глаза на Ярославну и Волка. Удивительно, но они так, казалось, были увлечены разговором друг с другом, что даже не обращали не малейшего внимания на его экзерсисы.
Даже слишком увлечены. И в глубине сконфуженной, готовой к яростному отпору при тени малейшей насмешки души царевича шевельнулась робкая признательность. И вместо наглой, глупой, вызывающей фразы, зародившейся в его голове во время позорного кувыркания как возможный ответ на вероятную издевку, у него вырвалось нерешительное:
-Ну, я готов…
Длился второй час полета.