После службы была трапеза. За ней последовали молитвы и наставления игумена на завтрашний день. Отец-наместник распорядился вначале что-то относительно богослужений, далее последовали указания по хозяйству. Добрались и до нас. Батюшка поприветствовал нашу бригаду, представил братии, благословил на труды и определил фронт работ.
– Отец Павел, вечером после работы организуй для наших гостей баню, устанут, помоются, – сказал спокойным голосом отец Федор.
– Батя, помилуй, – явно вызывающе отвечал Павел. – Мне ж молиться надо! Я им все покажу, сами справятся. – Затем он повернулся в нашу сторону, продолжая вещать, явно работая на публику. – Меня, когда на работы определяют, я всегда говорю, что приехал сюда молиться. Если на службу зовут, говорю: а кто работать будет?
– Паша! – грозно постучал пальцем по столу наместник.
Отец Павел сразу урезонился, остальные монахи как-то странно не отреагировали и даже не обратили внимания на этот его перфоманс. Судя по всему, не первый на их веку. Уж не знаю, был ли еще какой разговор между начальником и подчиненным после, но только на следующей трапезе возмутитель спокойствия почему-то сидел на сундуке, ничего не вкушая, а лишь болтал ногами, глядя по сторонам. После благодарственных молитв вновь была планерка. Перед тем, как расходиться, наместник негромко обратился к своему ключарю, охранявшему не понятно от кого стоящий в углу сундук.
– Отец Павел, брось! Иди поешь, хотя бы чаю с пряниками попей.
– Спасибо, Рождество придет, тогда и наемся, – с покаянием в голосе ответил ключарь.
Отец Федор покачал головой, все разошлись.
В один из вечеров мы с Казанцевым навестили отца Павла в его келье, где он смирял свою душу и вел нехитрый быт. Кто-то из монашествующих жил в братских комнатах по несколько человек, а половина, как мой новый знакомый, самостоятельно. Его рубленый «особняк» имел размеры не больше чем два на три метра, с холодным тамбуром. Деревенские бани и то больше. Внутри была неказистая печка, напротив топчан во всю ширину, у единственного маленького окошка столик, под ним единственная же табуретка, на полке книги, и иконы в углу.
Втроем на этом пространстве мы уместились едва-едва. Отец Павел был гостеприимен и предложил чаю. Михаил протянул ему небольшой съестной гостинец. Хозяин не отказался, поблагодарил, но отложил в сторонку.
Говорили про жизнь в монастыре, Казанцев интересовался судьбой монахов и людей, которые подвизались здесь в прежние годы. Кто-то уехал, иных уж нет. За разговорами выяснилось, что мы с отцом Павлом коллеги. Вот те на! Мы даже нашли общих знакомых.
Уже потом, спустя время, я навел справки и узнал о непростой судьбе Василия Ивановича, как его звали в миру. У него трагически погибла единственная взрослая дочь. Убитый горем отец еще крепче сел на стакан. Рассказали, что пил крепко, бывало, подолгу. По понятным причинам менял работу. Наверное, совсем бы оскотинился и сгинул, если бы его не подобрал один иеромонах (тот самый отец Федор), служивший на городском приходе. Уже не молодого человека батюшка отлучил от пагубного пристрастия и обратил в святое православие. Когда священника перевели на новое место службы, Василий Иванович поехал с ним обустраивать обитель. Вскоре уже здесь принял монашеский постриг.
Словом, они не играли с Казанцевым вместе ни в каком ансамбле, никогда не встречались, пока оба волею судеб не оказались в одном монастыре. Совершенно разные, они интуитивно почувствовали друг друга. Беспробудное пьянство в прежние годы – вот что было их общей гранью. Но куда важнее другая общность – их победа над зеленым змием, усилия, которые пришлось приложить обоим, чтобы избавиться от зависимости. И, конечно же, вера да святая православная церковь, спасшая их от неминуемой гибели. Ей теперь они оба служат каждый по-своему, как могут. Друг для друга они – доказательство своей правоты и правильно сделанного в свое время выбора.
Иной – значит не такой, как все
Я тоже благодарен отцу Павлу за одну ситуацию и науку. Как-то на распил дров в монастырь я решил взять с собой в помощники подрастающее поколение – моего сына Севку и крестника Женьку. Одному было пятнадцать, другому – четырнадцать лет, и я решил, что эта поездка, несомненно, пойдет им на пользу для физического и тем более духовного развития. Если с сыном мы периодически вместе ходили в храм и на причастие, то с крестником дела обстояли сложнее. Он жил в другом городе, и, к сожалению, я не давал ему должного православного воспитания. Формат паломничества подходил как нельзя кстати.
По дороге я рассказал Евгению историю обители, в меру сил объяснил смысл монашества и особенности жизни здесь. К моему сожалению, оказалось, что уровень его православных знаний оставляет желать лучшего. Он не знал наизусть даже основных молитв. Мы по частям разобрали значение каждого члена «Отче наш». В качестве первого задания я определил ему за время поездки зазубрить молитву Господню. Вечером перед сном повторили еще раз. Он лежал, уткнувшись в книгу, но наука не шла. Женя при проверке сбивался, то и дело забывал текст. Я уже начал злиться.
– Ну, как так! Элементарная же вещь, в школе вам стихотворения, наверняка, длиннее задают учить, и ничего. А тут все намного проще, а результата нет, – возмущался я на крестника.
Не исключено, что с его стороны это была такая форма протеста. Как преодолеть психологический барьер подростка, я не знал. Женька открыто со мной не спорил. Возможно, не хотел связываться и, может быть, побаивался авторитета взрослого человека. Но очевидно саботировал науку.
Думаю, в качестве вызова он, как на грех, перед самой поездкой еще сделал себе дурацкую прическу. Выбрил на голове панковский ирокез. Я, как увидел, аж обомлел. Ну, елки-палки! Едем в святое место, а у него на голове черт те что. А он, как нарочно, куда ни зайдет, шапку сразу снимает, чтобы все видели. Но, слава Богу, в монастыре никто виду не подавал. Никто, кроме отца Павла.
– Ух ты, панки к нам приехали! – возопил инок, как только увидел моего крестника без головного убора. – Что слушаешь, какие группы нынче в моде? – Женька ответил что-то смущенно, а инок не унимался. – Рок – это сила! Мы вот «Арию» в свое время слушали и так же подстригались. – И тут отец Павел рэпчиком начал читать по памяти:
– Пока не поздно, спасайте мир,
Нельзя нам больше терпеть,
Когда мы вместе, то берегись,
Любому чудищу смерть.
Все, во что ты навеки влюблен,
Уничтожит разом
Тысячеглавый убийца-дракон,
Должен быть повержен он.
Сильнее всяких войн
Воля и разум, воля и разум.
Воля и разум, воля и разум.
Смотрю, Женька мой расплылся в улыбке, руками ритм отбивает, пританцовывает. У меня нижняя челюсть отвисла. Отец Павел приобнял пацана, и они запели из «Алисы», кажется, «Небо славян». Женька достал наушники, включил что-то в своем телефоне. Один динамик вставил себе в ухо, другой отдал монаху, и оба вместе ритмично замотали головами. Оставшиеся несколько дней они были не разлей вода. Женька совершенно перестал бояться монастыря и церквей, его недоверие и протест улетучились. На службах они перемигивались с отцом Павлом, и крестник мой выучил не только «Отче наш», но и «Символ Веры».
Уже когда прощались, я в присутствии Женьки поблагодарил отца Павла за внимание к подростку, нарочито подивился его знаниям молодежной субкультуры. Откровенно признался, что никак не ожидал от монашествующего ничего подобного.
– А что тут такого, – ответил он. – Как сказано в сто пятидесятом псалме, «Хвалите Бога во святых Его, хвалите Его во утвержении силы Его. Хвалите Его во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех. Хвалите Его в тимпане и лице, хвалите Его во струнах и органе. Хвалите Его в кимвалех доброгласных, хвалите Его в кимвалех восклицания. Всякое дыхание да хвалит Господа». А гитара рок-музыканта разве не струны? Все хорошо, что звучит во славу Божию!