Значительная часть запросов к психологу связана со стремлением использовать другого человека в своих целях, подчинить своим желаниям – в общем, обойтись с человеком, как с неживой вещью, проманипулировать. Например – добиться от ребенка послушания.
Сделать то, что хочет клиент, иногда можно. Во всяком случае – отчасти. Но у такой помощи много негативных последствий, одни из которых проявляются не сразу, а другие кажутся заказчику и исполнителю несущественными, хотя это и не так, в чем со временем заказчику предстоит убедиться. Вот только два примера. Насилие и обман вызывают протест и сопротивление: люди меньше клюют на рекламу и меньше хотят быть винтиками в организационных машинах. Обучение-дрессура имеет поверхностный характер и не создает базу для дальнейшего образования, формирует «мертвое знание» – не способное к развитию и бесполезное.
В общем, если глушить зубную боль анальгином, дело кончится в лучшем случае флюсом и потерей зуба, а в худшем – заболеванием крови.
Как выходить из кризиса?
Первое – лучше понять, что такое психика и что с ней можно делать, а что нельзя.
Второе – делать максимум возможного, одновременно формируя в обществе запрос на это возможное. Это означает, прежде всего, отказ от стремления к технологичности в работе с живым. Она невозможна, а попытки ее навязать чреваты неприятностями.
Естественно, рост психологической культуры и формирование правильного общественного запроса потребует времени, возможно нескольких десятилетий. Но даже начать этот процесс не так-то просто, так как он требует ревизии не только психологического знания, но и всех наших представлений о мире. Такая ревизия – это третье (естественно, по порядку, а не по значимости; по значимости это первое, самое важное). Понятно, какое грандиозное сопротивление вызовают подобные ревизии. Но без нее нам не узнать ни о главных побудительных причинах психической жизни, ни о природе ее непредсказуемости.
Но кроме этой ревизии нужно и другое – радикальное расширение профессионального словаря. С нашим куцым профессиональном сленгом мы не можем ни говорить, ни думать о большей части того, что происходит в психике. Это четвертое.
Письмо 19. Почему психология пасует перед «Анной Карениной» (40 лет спустя)
Дорогой друг!
Эту тему я начинал, когда мне было 20 лет, и через 40 лет возвращаюсь к ней снова: почему психология в художественных произведениях так глубока, а научная – так поверхностна. Причем, чем научней – тем площе?
Мой первый, еще студенческий реферат был о соотношении научной и художественной психологии. Я показал его своему учителю, покойному Петру Яковлевичу Гальперину. Он покрыл реферат критическими ремарками и оставил на последней странице прекрасный вопрос, поиск ответа на который занял у меня не одно десятилетие: для чего изучать литературу в школе? Петр Яковлевич был учителем от бога. Но мои мысли не были созвучны ему. Увы… И вот прошло 40 лет.
Сейчас к этим мыслям меня вернула перечитанная «Анна Каренина». Вот уж где анализ, так анализ. Описание, так описание. Внутренние метания Левина, Каренина и даже Вронского переданы с изысканным мастерством. С изысканнейшим!
Нам бы так! «Нам» – то есть психологам.
Но не получается. Почему?
Ну, самый первый и быстрее всего приходящий в голову ответ – это про соотношение общего (типичного) и единичного (индивидуального). Наука изучает общие закономерности, а искусство оперирует с индивидуальной психикой. Индивидуального (личного опыта жизни, как минимум, хотя индивидуальное в психике – это не только опыт одной жизни) гораздо больше, чем типичного, и оно гораздо разнообразней. Поэтому психика в искусстве является куда более живой и куда более близкой к человеческой психике, чем теоретические построения университетских психологов.
Это, конечно, верное наблюдение. Но не исчерпывающее объяснение. И даже не уверен, что оно правильно отражает главное в проблеме. Внутренняя жизнь с ее метаниями, внезапными озарениями, влиянием чувств на мышление – всё это вполне типичные явления. И их можно описывать более-менее стандартизированным языком по более-менее определенным алгоритмам. Не делаем мы этого не в силу того, что это выходит за границы предмета общей и дифференциальной психологии, а из-за неразвитости языка и той, и другой. Нужно развивать.
Насколько в таком развитии языка есть смысл для профессионалов? Насколько это позволит им быть более эффективными в работе с людьми, эффективней решать свои профессиональные задачи? Безусловно, во многих ситуациях поможет. Ведь и убитый отказом Кити Левин, и страдающий от измены любимой жены Каренин – люди, переживающие кризис, по сути, готовые клиенты. Где они кружат мыслью? Где прячутся от себя? И что прячут? Как помочь им преодолеть кризис? Чтобы быть эффективным, психологу необходимо быть на том же уровне сложности, на каком протекает внутренняя жизнь толстовских персонажей.
В наше время таких психологов можно пересчитать по пальцам, причем вторая рука не понадобится. Теоретические схемы, с которыми оперируют психотерапевты, гораздо проще, и, конечно, гораздо проще и язык этих теоретических схем. Когда такой психолог начинает говорить с клиентом левинского уровня внутренней сложности, то клиент немедленно обнаруживает примитив своего терапевта и на этом работа заканчивается, не начавшись.
Так что потребность профессиональная налицо. Другое дело, что одним усложнением языка здесь не обойтись. Вместе с усложнением языка необходимо усложнение, внутреннее развитие его носителей – самих психологов.
Мои современники далеки от понимания этой необходимости. В частности – потому что очень довольны своим умом. Может быть, дорогой друг, твои будут менее нарциссичны.
Старая и новая психология, пока телеграфно
Начнем с определения предмета: что есть психика?
Ответ на этот вопрос требует развитого языка описания психики. Такой язык создается всю историю психологии, но пока процесс далек от завершения. Психология видит свой предмет в нескольких ракурсах, но и число этих ракурсов недостаточно, как минимум один и важнейший отсутствует, и рассмотрение предмета во многих ракурсах слишком схематично и поверхностно.
Здесь две задачи. Первая – развить то, что мы видим в одних ракурсах. Вторая – пополнить картину психического отсутствующим сегодня ракурсом.
После этого можно будет переопределить задачи психологии и начать прокладывать пути к их решениям, то есть разрабатывать методы.
Следующая таблица намечает такую программу.
Глава 2. Высшая психология: предмет, задачи, методы
Что такое высшая психология: феноменология высшей психики
Состояния сознания различаются своей информационной сложностью – количеством отражаемых сознанием элементов и связей между ними. Соответственно, можно говорить о низших, простых и высших, сложных состояниях сознания. В частности, состояния сознания с большой постоянной времени – продолжительные, длящиеся годами виды деятельности – обычно сложнее состояний с малой постоянной времени – краткосрочных операций или когнитивных и эмоциональных процессов.
Исторически психология занималась больше простыми, или низшими состояниями. Их проще изучать научными, лабораторными методами. В то же время, изучение этих кирпичиков психики, хотя и необходимо, но не позволяет видеть все здание в целом.
Психология личности сделала своим предметом более сложные психические образования, но при этом была вынуждена в значительной мере пожертвовать научностью ради практической полезности.