– Ну и воспитание, – отплевываясь, вскочил Терри и чуть не сшиб меня, когда побежал в туалет. Оттуда донеслось оскорбление: «Животные».
Мы с Бра и Барри от души посмеялись, а потом ребята помогли мне выкинуть ненужные тряпки из моего чемодана и засунуть его на самый верх шкафа.
– А в чем спать?
– В смысле? – нахмурился Брайан.
– Ну, вы спите, как я понимаю, в трусах. А со мной этот номер не пройдет.
– Можешь без трусов, – выполз Терри.
– Очень смешно.
– Я бы дал свою футболку, – начал с разочарованием Барри, – но она единственная и вонючая после сегодняшнего автобуса, а других у меня нет.
– Я дам, – отозвался Брайан. – У меня еще штук семь в запасе. Это все мама.
– Очень жизненно, – захихикала я.
– Я один в пижаме буду спать, как цивилизованный человек? – встрял Терри.
– В той? Мокрой? – Бра указал на светлую вещь, которая валялась у стены.
– Вы жалкая пародия на людей, – и «Гринч» ушел в постель, оставив после себя шлейф невиданной злости и нецензурных высказываний. Бубнил себе под нос до самого отбоя и все же уснул в труселях с отпечатками кошачьих лапок.
– Спокойной ночи, котик, – я приятно испугалась. Думала, что Брайан это мне, но он испепелял взглядом зеленоволосого и зеленоглазого Терри, который уже лежал зубами к стенке и мурчал, – и вам тоже, кстати.
В номере послышались звук сверчков и женский приятный голос, говорящий об отбое, – «21:00». Основной свет потух, и осталась неоновая подсветка цвета виолы.
– Спокойной ночи.
– Хороших снов.
Я укуталась в мягкое шелковистое одеяло и моментально уснула в длинной, пахнущей кофе футболке с улыбкой на лице. Наверное, я вскоре полюблю этот аромат.
6. День 2: красота требует жертв
Во сне услышала приглушенный хлопок и вздрогнула, но потом подумала, что это мальчишки с петардами во дворе. Они постоянно баловались под окнами перед тем, как отправиться в школу, и действовали на нервы. Бывало так, что кидали прямо под ноги и от души смеялись, выкрикивая унизительные фразы вроде «танцуй, обезьянка, танцуй». Меня всегда раздражали такие тупые способы привлечь внимание девочки, но, видимо, у мальчиков мозг работает по-другому.
Затем послышался фальшиво-женский писклявый голос:
– Дети, подъем, пора одеваться и завтракать.
Что-то увесистое прогнуло край матраса, и мое тело ушло по наклонной, упершись во что-то твердое. Я слегка приоткрыла глаза и увидела темнокожего парня с ослепительной улыбкой. Только сейчас я обратила внимание на золотые клыки, которые отражали лучи восходящего солнца, и пару шрамов на густой брови Ройса. Его глаза сверкали жизнерадостностью, и только это разбавляло брутальное аккуратно-выбритое щетинистое лицо ребяческим озорством. Тот самый момент, когда перед тобой взрослый, самостоятельный и мужественный молодой человек, лет тридцати от силы, а внутри сидит дитя, желающее нашкодить, пока никто не видит. Наверное, он не знает, что это такое… Чувствовать крепкий аромат настоящей семьи – вдыхать полной грудью и упиваться им всю жизнь. Кто-то вообще задыхается от избытка такого чувства, но это уже была бы другая история.
– Ты чего так смотришь, блонди? Спишь с открытыми глазами?
Я поморгала и потерла слипшиеся ресницы, провела ладонью по щеке и размазала слизь.
– Такие сладкие сны снились, что аж слюни пустила? Наверное, в них был я.
– Мне ничего не снилось, – я толкнула коленом спину молодого человека, желая встать, и поправила задравшуюся футболку, чтобы пойти в ванную комнату. Не тут-то было. Пока я валялась, парни уже успели сформировать очередь, а Терри занял самый первый.
Вдруг на весь номер послышалось: «Утро доброе бывает, если солнце согревает; проверяй свое запястье, продолжай светиться счастьем».
– Это будильник такой? – ухмыльнулся Бра.
– Правильно, зачем нужен будильник, когда есть ранний петух, который пришел на пять минут раньше положенного и не дал поспать? – проворчала я, как бабка, расчесывая пальцами волосы, отчего те противно электризовались.
– Вот сейчас обидно было. Вообще-то я не петух, а жаворонок. Но так и быть, я помогу достать тебе твой чемодан, несмотря на оскорбления, потому что не могу больше смотреть на твои безуспешные прыжки. Зачем ты его вообще убрала, если у тебя там вещи? Вот, видишь, есть специальные раздвижные ящички под всякую мелочевку.
– Эй, зеленый, тебе долго еще? Ты вообще-то не один, – постучал в дверь Брайан так, что та чуть не вылетела с петель.
– А как другие справляются? Их же больше? – начала я.
– У других целые вестибюли. Есть разделение комнат на мальчиков и девочек. По нескольку душевых и туалетных комнат. Вас шестьдесят один.
– Я думала, что нас шестьдесят.
– Я тоже так думал, но «Шрек»[8] – дополнительный экземпляр, который, оказывается, подвинул твоего брата.
Выяснилось, что у «китов» и «лис» было по десять человек; у «кроликов» – восемнадцать; у «коршунов» – двенадцать, а у «журавлей» – семь. Пока я разбирала мыльно-рыльные принадлежности и искала нетронутые чистые трусы и бра, зеленоволосый успел прихорошиться и отправиться туда, куда глаза глядят.
– А так можно было? – выпучил глаза Барри.
– Нет, но он гуляет сам по себе, – пожал плечами Ройс.
Наконец, очередь дошла до меня, и я насладилась обществом душа. Хотела по привычке попеть, но вспомнила, что нахожусь не дома, и гораздо быстрее, чем обычно, закончила водные процедуры. Все собрались и отправились на завтрак, сохраняя невыносимое молчание:
– Ройс, а где ты живешь?
– Вестибюль кураторов находится в другом крыле, но вам туда нельзя.
– Я не про это. Откуда ты родом?
Барри и Брайан тоже внимательно посмотрели на Ройса.
– Я живу тут, но не помню, откуда родом. Меня сюда привезли, когда я был маленьким, и единственное, что осталось у меня от родителей, – это шрамы и ссадины, – с него сошла привычная нам улыбка, но осталось некое дергающееся подобие. Он достал что-то из кармана и проглотил.
Я хотела бы вернуться назад и не начинать эту тему. Уж лучше бы шли и весело молчали.
– Но ничего, здесь моя семья и новые друзья, которые каждый год приезжают и не дают скучать, – он снова расслабился, и я почувствовала облегчение вместе с небольшим уколом ревности.
Всегда было так, что если я дружу, то отдаю человеку всю себя; жду того же в ответ и не понимаю, как может друзей быть много. Это как пытаться пить воду из разных чашек: на кого-то сил просто не хватит, а где-то и вовсе окажется спирт, который сожжет твое нутро. После такого станешь проверять каждый напиток на наличие подставы, даже если ее там никогда и не было.
Мы сели за освещенный солнцем стол с темной скатертью, в середине которой красовался золотисто-черный герб нашего клана. Я обнаружила такой же на шевронах правого рукава каждого из нас. Геометрический узор, который я видела в бассейне, точно, только поверх него нанесена важная морда с большим блестящим носом нашего четверолапого символа. Сам герб был круглой формы, и казалось, что шерсть волка освещается солнцем, состоящим из бесконечных цветков. Мной овладела гордость, и я с удовольствием начала уплетать яичницу из золотистой посуды, запивая привычным несладким чаем. Только потом заметила рядом Терри, который уже урчал от еды. Ройс оставил нас и подсел к другим кураторам, но не сразу. Сначала он подошел к Фоксу и провел удушающий захват, пожал руки Адама и Бориса и чмокнул в щечки Кэтрин и Мун.
– Джина, ты что, запала? – поймал мой взгляд Бра и растянул губы.
– Нет, ты что, – загудела я как паровоз.
– Да тут ничего такого нет, мы сохраним твою тайну, обещаю. Ну, за этого – зеленого – я не ручаюсь.
Терри злобно покосился, но не прервал свою трапезу.
– Да я просто думаю. Помните сказку, что он рассказывал? Там пьяные были. А у Бориса жена погибла, и он рассказал мне про разбитое сердце. Есть подозрение, что каждый из кураторов столкнулся с чем-то пугающим и запомнил или сочинил ту историю, которая напоминала им себя. Ссадины и нервное расстройство Ройса не просто так взялись, я думаю.